Меч и щит - Григорий Березин Страница 38

— Есть в деревне недавно ожеребившаяся кобыла? — резко спросил я, не дав ему сказать ни слова. — Отвечай!

— Вроде бы есть, у Согла, — неохотно ответил бородач, глядя мне через плечо. — По…

— Никаких но, — отрубил я. — Пошли, отведешь меня к нему. Живо!

— Сейчас, только накину что-нибудь, — буркнул малый и скрылся в избе.

Через короткое время он вернулся в тулупе, шапке и сапогах из валяной овечьей шерсти и пошел впереди, ведя лошадь под уздцы. Дойдя до избы Согла, он вызвал хозяина и, косясь в мою сторону, сказал, что мне требуется. Согл мялся, не решаясь ни согласиться, ни отказать, пока я не успокоил его:

— Не волнуйся, я щедро заплачу. А если тебе нужны не деньги, а лошадь, приходи к лагерю и получишь даже двух коней из нашей добычи.

— Э-э, вам хорошо говорить, — заворчал Согл. — Вы налетели и ушли, а из Мулетана потом снова приедут эти… Прознают, что мы помогли увести у них арсингуя, и тогда всю нашу деревню…

— Арсингуя? — прервал я его излияния, не в силах скрыть удивления.

Неужели в ухрельской глуши мне встретился потомок лошадей, которые паслись на склоне горы Арсингу, питаясь необыкновенно сочной изумрудной травой, выросшей там после того, как на склоне осела пыль от расколотого Исси Шиндаром Зеленого Кристалла? К сожалению, как только местные жители заметили, что жеребята от арсингуйских лошадей не только превосходят прочих и силой, и статью, и скоростью, но вдобавок отличаются необычным умом и сообразительностью, как на этот склон стали выгонять своих кобыл все жители округи, отчего закипели ожесточенные схватки, и в конце концов ту необыкновенную траву, сообщившую арсингуям их свойства, начисто вытоптали. Бараны эти бираны, вот они кто. Я указал пальцем на лежащего в санях жеребенка:

— Ты хочешь сказать, что этот жалкий заморыш — арсингуй? Да за кого ты меня принимаешь?

— Ну не знаю, — пожал плечами Согл. — Может, вы и перепутали его с каким другим. Но ведь это из-за него вы сюда явились, разве нет?

— А, так ты решил, что я затеял поход ради этого Жеребенка? — Настроение у меня тогда было не из веселых, но, задавая этот вопрос, я еле сдерживал смех.

— И ради его матери, конечно, — уверенно кивнул Согл. — Хоть эти и старались сохранить тайну, у нас вся деревня знала, что они украли в Сакаджаре жеребую арсингуйку и теперь берегут ее пуще глаза, боятся, как бы кто не увел. Видно, ей пришло время ожеребиться, а тут и вы нагрянули. Нам не простят, если мы поможем увести коней, так что…

— Так что кончай болтать и выводи свою кобылу, иначе я не прощу тебе, если этот жеребенок умрет, как его мать, — пригрозил я. — А мести вратников не бойся. Во всяком случае, из Мулетана никто больше сюда не явится.

— Почему? — спросили хором Согл и бородач, страх и недоверие в их глазах боролись с надеждой.

— Потому что я его сжег со всеми, кто в нем находился, — просто ответил я и повторил: — Выводи кобылу.

Согл подчинился и отправился на конюшню. Вскоре он вывел оттуда светло-соловую лошадь, явно никогда не ходившую под седлом.

Я взял жеребенка на руки и осторожно поднес спереди к кобыле. Та сначала обнюхала его, а потом, видимо признав, вылизала от носа до хвоста. После этого можно было подпускать его к сосцам. Он жадно приник к ним и долго не отрывался. Наконец он насытился, и я снова уложил его в сани, а кобылу привязал к ним сзади за недоуздок. После чего развернулся и поехал в лагерь, где уже был почти закончен курган.

Больше нас тут ничто не задерживало, и я приказал готовиться к возвращению домой. Согл, кстати, так и не явился ни за деньгами, ни за лошадьми, и я приказал тем, кто закупал в Смартигане продовольствие, оставить у его избы пару трофейных коней. Уж не знаю, осмелился ли он их забрать…

А мы тронулись в обратный путь и шли не спеша, чтобы не утомлять кормящую мать. Дойдя до Хвиты, увидели на пороше свежие следы: Кольбейн управился раньше нас и уже возвращался. По дороге домой я то и дело посылал людей на высившиеся неподалеку холмы посмотреть, не видно ли посреди леса дымков. Я знал, что без огня спасшиеся вратники неизбежно замерзнут в лесу. И стоило дозорным заметить хоть одну черную струйку, как я останавливал отряд и устраивая облаву. Тем же, как я впоследствии узнал, занимались и ухрельцы. Как только они убедились, что вратники разгромлены, эти «храбрецы» устроили охоту на случайно уцелевших, которых на севере, кстати, было больше, чем на юге, где поработал я. Кольбейн не сразу догадался посылать стрелков в лес и перекрывать вратникам путь к бегству, хотя, расправляясь со своей долей лагерей, он в целом применил ту же тактику, что и я. Я же говорю, мы с ним почти ни в чем не расходились по военным вопросам.

Домой мы вернулись без дальнейших приключений, и я сдал казначею кувшины с золотом и драгоценностями. Но перед этим я своею властью наградил золотыми браслетами, или пряжками, или заколками для плащей, всех своих стрелков. Могут сказать, что я благоволил к своим воинам. Не буду спорить, но я считал, что они это заслужили. Знаете, каково натягивать лук в лютый мороз, когда плевок превращается в ледышку, не успев долететь до снега? Это копье или меч можно держать и в рукавицах, а из лука в рукавицах не постреляешь, тут годятся только кожаные перчатки с отрезанными пальцами. У всех моих стрелков после боя были красные руки. В память об этом я за счет своей доли справил им всем красные кожаные перчатки.

Что же касается жеребенка, то я не отходил от него ни на шаг, пока он не окреп настолько, что мог сам стоять на ногах. Это произошло довольно скоро, и тогда мы начали вместе бегать, сперва по двору замка, а потом и дальше. Он оставался все таким же угольно-черным, каким я его нашел в том срубе с подземным ходом, и по-этому я, не мудрствуя, назвал его Угольком. Рос он необычайно быстро и уже через два года заменил мне Светозара. Хотя тот по-прежнему оставался моим конем, но, так сказать, перешел в запасные. А Уголек участвовал со мной во всех походах, даже в высадке на Антланд, и не раз выручал меня. Вот и теперь он со мной, служит единственным живым напоминанием о прежней жизни. Я задумчиво посмотрел на него, щипавшего неподалеку траву, и зевнул.

Пора и на боковую, решил я. И тут же осуществил свое решение.

* * *

Из приснившегося в ту ночь я запомнил только один сон, зато цветной. Волнующийся алый фон, а на нем четкие очертания меча, именно такого, каким я его себе представлял: сверкающий белый клинок, круглая золотая гарда небольших размеров и внушительная черная рукоять. Он висел, словно удерживаемый невидимой рукой, пока не раздался Голос, сказавший: «Он твой», — и на этом я проснулся, так и не успев выяснить, чей же это голос. Я не мог даже сказать, мужской он или женский.

Я встал, потянулся и сбегал искупаться, хотя чересчур затягивать это удовольствие не стал, опасаясь, как бы Уголек еще кого-нибудь не выгнал из зарослей. С него станется.

Выбравшись на берег, я помахал руками, чтобы быстрее высохнуть, а потом направился к кострищу соорудить себе завтрак из остатков вчерашнего зайца. Разворошив пепел, я обнаружил живучую головню и дул на нее, пока не разгорелся костер. Осталось только водрузить на него самодельный вертел со второй половиной насаженного на заостренный прут зайца.