Чары зари - Катарина Керр Страница 37

Чтобы избежать пьяных драк между своими людьми и людьми короля, Карадок увел серебряных кинжалов в казарму до окончания большого пира. Когда они пересекали двор, Маддин остановился и подождал Каудира, который из-за своей больной ноги шел медленнее остальных. Звеня упряжью и стуча копытами, в ворота въехало подразделение личной стражи короля. Они вернулись, проведя на холоде долгое время, патрулируя местность. Стражники проголодались и хотели побыстрее оказаться в тепле. Хотя места во дворе было довольно, стражники принялись ругаться и орать, требуя, чтобы Маддин и Каудир отошли в сторону. Оба были готовы подчиниться, но Каудир не в состоянии был быстро отпрыгнуть в сторону. Один из всадников склонился в седле.

— Двигай задницей, кролик! Такого хромоногого коротышку следовало утопить еще при рождении.

Воины рассмеялись, а Маддин резко развернулся и потянулся к мечу. Каудир схватил его за руку:

— Не стоит того. Я привык служить поводом для шуток.

Когда они пошли дальше, Каудир попытался передвигаться побыстрее.

— Вы только посмотрите, как он прыгает! — крикнул еще один стражник. — Ты очень метко назвал его кроликом!

После этих слов начальник подразделения, который уехал вперед, вдруг развернул коня.

— Попридержите языки, ублюдки! — Это говорил молодой Овейн. Он был в ярости. — Кто вы такие, чтобы издеваться над человеком из-за несчастья, которое наслали на него боги?

— О, ты только послушай себя! Стремительно, как стрела, вылетающая из лука,

Овейн спрыгнул на землю. Он подбежал к говорившему, стащил его с седла и бросил на булыжники прежде, чем тот успел среагировать. Изрыгая проклятия, пораженный стражник поднялся на ноги и замахнулся на Овейна, но тот положил его одним ударом. Смех и издевки смолкли.

— Я больше не хочу слышать, как кто-то из вас насмехается над человеком из-за увечья, избежать которого он никак не мог!

Нервничающие лошади беспокойно били копытами. Двор погрузился в мертвую тишину. Маддин, удивленный и обрадованный в одно и то же время, не спускал глаз с Овейна. Тому едва исполнилось семнадцать. Последние три года он постоянно ездил на войну. Овейн был самым надменным и наглым человеком, которого когда-либо доводилось встречать Маддину. Парню было недостаточно носить вышитых драконов Элдиса у себя на рубашке, у него имелся еще и собственный знак — бьющий сокол, который красовался на рубашке, кинжале, седле и, судя по всему, остальном принадлежащем ему имуществе. Он также был лучшим фехтовальщиком среди стражников — если не во всем королевстве. Остальные всадники об этом хорошо знали. Когда подразделение спешилось, они подобрали валявшегося без сознания товарища и перебросили через седло, чтобы увезти прочь. Овейн легко, дружески кивнул Каудиру и последовал за ними.

— Вот это загадка так загадка, — заметил Каудир. — Я считал Овейна последним человеком, который способен на такое.

— И я тоже. Но я знаю, что Карадок очень высокого мнения об этом парне. Может, он все-таки прав.

В казарме несколько солдат разводили огонь в каменном очаге. Остальные сидели на койках и говорили об игре в кости. Бледный, тихий Аргин, который считался одним из самых хладнокровных и жестоких убийц, в отряде, уже спал. Несмотря на то, что его храп напоминал раскаты грома, никто его не беспокоил и не требовал заткнуться. Длинная казарма пахла потом, дымом от горящих дров, лошадьми. В особенности — лошадьми, потому что кони отряда стояли в конюшне прямо под выложенным плитками полом. Маддина этот запах успокаивал. После долгих лет, проведенных в боевом отряде, он ассоциировался с домом. Бард уселся на свою койку и достал арфу из потрепанного кожаного чехла.

— Эй, Маддо! — крикнул Эйтан. — Ради всех богов в Иных Землях, только не надо петь ту проклятую песню о набеге короля Брана, Когда он взял крупный рогатый скот, ладно?

— Попридержи язык, я пытаюсь ее выучить.

— А разве мы все ее не знаем? — вставил Карадок. — Мне уже дурно становится, когда ты пропускаешь тот куплет в середине, а потом возвращаешься и начинаешь все по новой.

— Как прикажет капитан. Но тогда не ругайтесь, если я не буду знать другую песню. И никогда не смогу исполнить что-то новое.

Он раздраженно отложил арфу в сторону и вышел из казармы. За ним последовала толпа разочарованных простейших духов, которые тянули его за рукав и за штанины, требуя, чтобы он вернулся и спел. Он не обращал на них внимания, и они исчезли, но у всех на крошечных личиках был написан укор. Маддин отправился на кухню, где работала посудомойкой Клуна, которой он нравился достаточно, чтобы время от времени бегать с ним на сеновал. По его расчетам, она уже должна была закончить работу.

Дверь на кухню стояла открытой, и свет падал на булыжники. У порога собрались королевские охотничьи собаки, ожидая подачек. Расталкивая собак, Маддин пробрался сквозь стаю и встал в дверном проеме. Работающие на кухне мальчики мыли последний из котлов у очага, а сама повариха, седовласая женщина с огромными мускулистыми руками, сидела на высоком стуле и ела из деревянной миски.

— Знаю, зачем ты пришел, серебряный кинжал. Клуна уже ушла и, несомненно, с кем-то еще из ваших.

— Несомненно. Если госпожа милостиво разрешит, я подожду здесь. Может, Клуна вернется.

Повариха фыркнула и мизинцем откинула прядь волос со лба.

— Вы, серебряные кинжалы, — странные ребята. Большинство мужчин выли бы от ярости, если бы их девчонка ускользнула с другим.

— Мы делим между собой все, что получаем. Я просто рад, что Клуна — разумная девушка.

— Разумная, ха! Если можно назвать разумной сомнительную известность — считаться женщиной серебряных кинжалов! У меня появляется желание вбить немного ума в эту девчонку.

— Почему ты такая жестокая и отказываешь нам в небольшом удовольствии, когда мы сражаемся за честь Элдиса?

— Ты только послушай себя! — повариха подняла глаза к небу, призывая богов в свидетели. — Вон из моей кухни, бард! От тебя мальчишки набираются неправильных идей.

Маддин издевательски ей поклонился и вышел, снова отталкивая собак. Пересекая двор, он вдруг подумал, что весь отряд находился в казарме, когда он из нее уходил. Маддин был готов делить Клуну с другими серебряными кинжалами. Но мысль о том, чтобы делить ее с кем-то не из своего отряда, ему совсем не нравилась. Он нырнул в большой зал через черный ход и снял факел со специальной подставки, прибитой к стене.

Наемник стал обыскивать двор с растущим чувством праведного негодования. После пира там находилось довольно много народу. Слуги тащили дрова и бочонки эля, насытившиеся воины медленно направлялись назад, в казармы или отхожие места, служанки кокетничали или выполняли деликатные поручения своих хозяек благородного происхождения, передавая от них соответствующие послания. Примерно на полпути к конюшням Маддин увидел свою дичь — Клуну, которая брела в обнимку с одним из королевских стражников. Судя по состоянию ее платья и соломе в волосах, Маддин понял, что его подозрения оправдались. Клуна сама развеяла остававшиеся сомнения, когда закричала, едва лишь его завидев.