Дитя Ойкумены - Генри Лайон Олди Страница 31

Ванде нравился стиль «ретро». Чтобы это понять, не нужно было обладать телепатическими способностями. Платье из натурального шелка – дорогущее, как звездолет! – струилось изумрудным водопадом, опадая к низу благородными складками. При каждом шаге оно издавало таинственный шелест, подстегивая воображение. Никаких магнитных застежек или «точки сборки», при нажатии на которую платье само осыпается с дамы дождем осенних листьев.

Настоящая шнуровка!

Они познакомились на вечеринке, устроенной коллегой Свенсоном по случаю защиты диссертации. Народ собрался разный: от друзей детства до загадочных личностей, что являются на звон бокалов, а после растворяются в пространстве не хуже флуктуаций континуума. Ванда была из родственников. Гюйсу ее представил лично виновник торжества. Правда, Свенсон напрочь запутался в степенях их дальнего родства. Гюйс распушил хвост перед красавицей и получил в ответ скучающую улыбку:

«И вам в штанах тесно? Ну-ну…»

На татуировку телепата Ванда не отреагировала. Может, она просто не в курсе? Гюйс сменил тактику. Пара колкостей на грани фола – Ванда вспыхнула и взглянула на грубияна с некоторым интересом. Гюйс усилил натиск и был вознагражден: к концу вечеринки красотка милостиво позволила пригласить себя в «Болеро». Заехав за ней, Гюйс пожалел, что его «Вег-Шнеллер» – не трансформер, способный принять вид старинного экипажа. Сам-то он облачился во фрак, сшитый по спецзаказу, и, покрутив в имидж-вьюере свое объемное изображение, остался доволен.

«Болеро» очаровал Ванду с порога. Панели резного дуба, паркет сияет отражениями хрустальных люстр, на столах – настоящие свечи. Когда на столике не обнаружилось панели заказа, изумлению Ванды не было предела. Но тут к клиентам подошел живой официант, вручив отпечатанные на бумаге меню в кожаных переплетах…

– Я бы порекомендовал «майский» салат, – небрежно бросил Гюйс. – Исключительно тонкий вкус. Рецепту, если не врут, полторы тысячи лет.

– Догалактическая эпоха?!

– Именно. Предки знали толк в еде.

– О да! – вздохнула Ванда. Огонек, мелькнувший в ее карих глазах, говорил, что кавалер затронул острую тему. – Судя по живописи, тогда в моде были пышечки.

– Предки, – Гюйс со значением глянул на бюст спутницы, – знали толк не только в еде…

– Диета считалась смертным грехом. За нее жгли на кострах…

Через два дня Гюйсу предстояло лететь на симпозиум по психосоматике. В программе стоял его доклад «Влияние современных практик ментального обучения на психосоматические изменения личности в подростковом возрасте». Если развить часть выводов – потянет на полноценную монографию. Успеет ли он довести роман с Вандой до кульминации в оставшееся до отлета время?

– Кстати, тут неплохой выбор вин. Вот, к примеру…

Электрический зуд в запястье помешал Гюйсу прочесть занимательную лекцию о содержимом здешних погребов. «Проклятье! – мысленно выругался он, на всякий случай проверив прочность менто-блоков. – Как невовремя!».

– Прошу меня извинить. Срочный вызов.

Левый глаз перешел на «фасеточное» восприятие, включился слуховой имплантант. В одном из зрительных секторов возник интернатский врач Клайзенау. Тот куда-то ехал: изображение покачивалось, за плечами доктора угадывалась спинка сиденья.

– Привет, Патрик. Что за срочность?

– Где ты? – вместо приветствия спросил Клайзенау. – Отменяй все, я сейчас подъеду.

– Я в «Болеро». Что на этот раз? Бунт в «Лебеде»?

– Ты не поверишь…

– Я поверю даже в разумность фиалок. Вчера одна так и сказала мне…

Врач с осуждением нахмурился:

– Шутник. Бабий угодник. Скажи своей жертве, что сегодня она выспится всласть. Мы будем у ресторана, – Клайзенау обернулся к кому-то: выслушал ответ, кивнул, – через пять минут. Не заставляй нас ждать.

– Понял.

Извинит ли его Ванда за поспешное бегство? Женщины злопамятны, как генеральный прокурор.

– Увы, – Гюйс напустил на себя самую скорбную мину, на какую был способен. – Чрезвычайное происшествие. Я свяжусь с тобой, как только всё закончится. Хорошо?

Прощаясь, он перешел на «ты», но Ванда этого не заметила.

– Хорошо, – согласилась дама, подзывая официанта.

Едва он вышел на улицу, дверцы стоявшего у ресторана мобиля стремительно разъехались. Из салона махал рукой врач. Рядом сидели еще двое: в темно-зеленой форме без знаков различия. Гюйс нырнул в машину.

– Скунс, – представился плюгавый субъект, отчаянно шмыгнув носом.

Жиденькие пряди волос он зачесывал на лысину.

– Груша.

Толстяк и впрямь походил на небритую грушу. От него разило потом и крепким табаком. Клички, подумал Гюйс. Оперативники. Должно быть, внешность – тоже маска. Встретишь Грушу через год на улице – не узнаешь. Что ж это за подразделение? И во что я вляпался?

– Фердинанд Гюйс. Чем обязан?

– Всем! – хмыкнул Груша. Сладострастно почесав щетину на подбородке, он зажмурился от удовольствия. – Доктор объяснит.

– Да-да, я объясню, – засуетился Клайзенау, обычно спокойный, как удав. – Полчаса назад со мной связалась госпожа Хокман. Захват заложников на Террафиме. Брамайнские экстремисты. Среди захваченных – двое наших.

– Кто?!

– Линда Гоффер и Регина ван Фрассен.

На миг Гюйсу почудилось: все его блоки слетели, и окружающие ясно услышали, как он бранится про себя.

– Дальше.

– Шеф сразу сообразила: девочки – под «Нейрамами». Вызвала меня. Я сверился с записями. До контрольного срока – пять дней. Есть еще, конечно, люфт-неделя на форс-мажоры. Но при таком стрессе… Особенно если они станут пробовать обойти «Нейрам» – или, того хуже, пробить кси-стопор…

– Понял. Считаем, что люфт-недели у нас нет.

– Когда заложников освободят, потребуется срочно снимать «Нейрамы». Хорошо, если успеем. Я, – Клайзенау похлопал ладонью по протект-кейсу, умостившемуся под сиденьем, – подготовился к операции.

«Портативный комплекс для извлечения имплантантов, – догадался Гюйс. – Четвертый „Нейрам“ рассчитан на три недели безопасной работы. Потом – угнетение интранейронального метаболизма, стабильное отсечение пиков… Изменения в мозге, заключенном в „скорлупу“, могут стать необратимыми».

Он увидел девчонок, как наяву. Солнышко и ветер, чувство и порыв. Где они сейчас? Гюйс полагал себя человеком, не склонным к сантиментам. И уж тем более к насилию. Всего инстинкта хищника, который был в нем, хватило на два с половиной курса на Сякко. И вот он готов своими руками задушить мерзавца, который из политических или финансовых соображений… Гюйс вспомнил видеозаписи, сделанные в боксах «Кобуто-Гири» – орбитальной тюрьмы над Сякко. Телепаты-преступники, осужденные на постоянное ношение кси-контроллера – нет, кси-подавителя. Психиры-нелегалы, эмпатупыри; «черные археологи», специалисты по компрометирующим воспоминаниям. Братец Ди, звезда новостей, мульти-серийный маньяк – он падал в обморок при виде крови и тем не менее заразил сорок два человека своей страстью к пыткам. Их лица – напряженные, бессмысленные, обмякшие. Нечеловеческие. Со связанными руками и ногами можно ползать. Можно даже приспособиться и ползать быстро. Но быть заточенным дважды: в тюремный бокс и скорлупу собственного мозга, изнемогающего под давлением «ксихушки» – так арестанты называли имплантант…