Дитя Ойкумены - Генри Лайон Олди

Рыбки, подумала Анна-Мария.

Семихвосты-радужники с Ютаса-IV. Бахромчатые сомики. Павлинцы с мордами изумленных дурачков. Оранжево-белые паяцы, похожие на детские варежки, резвились меж щупальцами фиолетовых актиний. Мимо них с величайшей осторожностью проплывали рыбы-стилеты – извивы трехгранных тел, дрожь «зазубрин». У самого дна висели челноки-змееглавцы, темные, как музейный грош – и сонные, как студент на утренней лекции. Их яркие гребни топорщились венцом.

Цепочки пузырьков. Колыханье водорослей, блеск ракушек…

Герцог Раухенбаум, заведующий кафедрой ценольбологии, отличался своеобразным, чтобы не сказать – экстравагантным вкусом. Когда герцог пойдет на повышение, думала Анна-Мария, и кафедра достанется мне, я всё переделаю. В первую очередь – аквариум. В моем кабинете всё будет иначе.

– Плющ! – не повышая голоса, велела она.

На окне дрогнули густые плети. Сверкнув желтой окантовкой, шевельнулись звездчатые листья. Угол наклона каждого листа изменился, соответствуя режиму ожидания. В просветы заглянуло солнце. Еще полчаса, максимум – час, и оно скроется за буковой рощей.

– Открыть окно!

Плющ расползся в разные стороны, освобождая пространство. Стекло раскололось посередине – и створки ушли в стену. Еще одна прихоть Раухенбаума. Когда кабинет отойдет в наследство Анне-Марии, плющ будет просто исчезать. Без раздражающего копошения. Если, конечно, Анна-Мария оставит плющ. Дикий виноград куда симпатичней. Осенью на нем повисают лоснящиеся, иссиня-черные грозди…

Она покормила рыбок. Необязательный, но успокаивающий процесс. Пситеры рекомендуют: антистресс и всё такое. «Кормить с руки – труд невелик, но в нем находишь сердцевину тех превращений, что царят в душе безмолвно и смущенно…» Когда-то ей пришлось заучить монолог Принца наизусть. Трагедия «Черный замок»; глупая, сентиментальная девчонка.

Смейтесь, кому смешно.

За окном дремал университет. Учебные корпуса – пряничные домики в море зелени. Общежития, пустые в это время года. Над рекой – дома преподавателей. Студенты разлетелись на каникулы. Лекторы в отпусках. Те немногие, кто подобно Анне-Марии еще возился с заочниками, вечера проводили с семьей, а не в кабинетах. Чудаки, задерживающиеся после рабочего дня, были наперечет. К примеру, граф Якоби – форономик галактического масштаба, автор «Реперной триджизации кварков», молодящийся щеголь. Он курил в лаборатории напротив, на балконе третьего этажа, с таким видом, словно заседал в Королевском совете Ларгитаса.

В ответ мыслям Анны-Марии граф приосанился и подкрутил усы. Прошлой зимой Якоби решил приударить за коллегой, и стоило большого труда остаться друзьями. Почему ты до сих пор не замужем, спрашивает мама. Что ей ответить? Свобода? Наука? Карьера?

«Пора домой. Надо вызвать роборикшу…»

По странной ассоциации с мамой, Анна-Мария вспомнила свою первую лекцию. Она вышла на кафедру, оглядела притихшую аудиторию – тех, кто сидел в зале, и тех, чьи лица выстроились в ряд на гиперактивной панели… Введение в курс. Заученные, единственно верные слова вдруг показались чужими. Их предстояло сотворить заново.

– Как вам известно, наука делится на две империи: космологию и ноологию. Ноология, как духовная дисциплина, в свою очередь делится на два королевства: философско-ноотехнические науки и общественные науки…

Ей быстро удалось собрать внимание.

– …подответвление этногенетических наук включает в себя две науки 1-го порядка: номологию, то есть правоведение, и политику. Политику составляют две науки 2-го порядка: теория власти и ценольбология, иначе наука об общественном счастье. Граф Раухенбаум будет читать вам сравнительную ценольбологию, чей предмет – изучение условий, способствующих счастью общества и индивидов. Я же возьму на себя курс фундаментальной ценольбогении – изучение причин, рождающих эти условия…

Великий Космос, как летит время! Другие выходят к первокурсникам со словами: «Наука делится на две империи…» Диссертация, титул, повышение; монографии, методические работы. Статьи в академических журналах. Признание коллег. Уважение герцога, скупого на похвалу. Дни, месяцы, годы. Мечта о часе, когда Анна-Мария сменит аквариум в кабинете – и плющ уступит место винограду.

Ей ли не знать причины, рождающие условия для счастья?

Внешний датчик наблюдения сыграл мелодию из «Вернись, Адель». Челеста, бас, флейта. Кто-то приближался к кабинету. Уборщица, ясное дело. Катит впереди себя дез-комбайн, меняя на ходу настройки…

– Прошу прощения. Это кафедра ценольбологии?

В дверях стоял молодой офицер. Белый китель, золото погон. Шнуры с серебряными наконечниками. Кортик с витой рукоятью. На кокарде – атакующий сокол. Капитан-лейтенант ВКС Ларгитаса, сделала вывод Анна-Мария. Ее дядей по отцу был контр-адмирал Рейнеке, старый холостяк, души не чаявший в племяннице. Знаки различия она выучила раньше азбуки.

– Да. Вы кого-то ищете?

Капитан смотрел на Анну-Марию так, как в жизни не бывает, и быть не может. Даже вспотел, бедняга. В смятении сдвинул фуражку на затылок. Лихой, мальчишеский чуб выбился наружу, заполоскался на сквозняке. Знамя покорности – сдаюсь на милость…

– Я? Ищу, конечно…

«Нашел, – читалось на простоватом лице. – Уже нашел».

– Беата ван Фрассен… хотел спросить…

– Ван Фрассен? У нас такая не преподает. Я бы знала.

– Заочница… я сегодня прилетел на Ларгитас, в отпуск…

– Ваша невеста?

– Сестра. Я надеялся узнать, где она поселилась.

– Свяжитесь с сестрой по коммуникатору.

– Не отвечает. Скорее всего, занимается. Не хочет, чтоб отвлекали.

«Или уединилась с любовником», – подумала Анна-Мария. Она неплохо представляла нравы заочников, снимавших напряжение от сессии.

– Вы тоже заочница? Аспирант?

– В обоих случаях – нет.

– Кавалерственная дама?

– Вы льстец, капитан. Я уж и забыла, когда была кавалер-дамой…

– Только не говорите мне, что вы декан факультета! Я всё равно не поверю.