Враг рода человеческого - Вольфганг Хольбайн Страница 30

Меркнущий, тускнеющий мир, по которому бродил Бреннер во сне, не был пуст. Он был населен. Хотя в нем не существовало зданий, улиц, дорог и рек, гор и лесов. В нем даже не было обыкновенного горизонта. Бреннер слышал глухой рокот, крики, шум. Он видел людей, убегающих от чего-то, некоторые из них падали на землю и корчились в предсмертных судорогах, закрывая голову руками. Что-то страшное надвигалось на них. В первый момент Бреннер не мог понять, что это было.

Но затем Бреннер разглядел: это были насекомые, полчища отвратительных ползущих тварей величиной с мизинец ребенка, однако выглядели они воинственно — словно боевые лошади средневековых рыцарей, закованные в броню, оснащенные острыми шипами и зубами. Они нападали на человека, впиваясь в свою жертву крохотными зубами, кололи ее шипами, расположенными на кончиках их искривленных хвостиков, вспарывали кожу и мышцы человека своими жесткими и острыми, как лезвие, крылышками, превращая человеческое тело в кровавое месиво.

Бреннер снова услышал страшный, грохочущий звук и обернулся. По земле, на которой корчились умирающие, стонущие люди, в его сторону во весь опор скакала конница. Бреннер не мог разглядеть всадников, но он знал, что их вид устрашил бы его, если бы он воочию их увидел. Сами лошади походили скорее на огромных черных чудовищ с львиными головами, из их ноздрей выбивалось пламя. От топота их копыт дрожала и стонала земля. А того, кто оказывался на их пути, они беспощадно затаптывали. Кони мчались прямо на него, и Бреннер знал, что это не случайно. В этом призрачном блекнущем мире он был всего лишь зритель: ни люди, ни саранча, похожая скорее на скорпионов и изводящая людей, не замечали его Но всадники явились именно по его душу. Если они его настигнут, он погибнет.

Они не настигли его. Бреннер наконец проснулся и оказался в мире, не многим отличавшемся от его сна. Здесь не было шума, криков, топота копыт, шелеста жестких чешуйчатых крыльев полчищ насекомых, однако этот мир тоже состоял из одних серых, тусклых тонов и был по-своему таким же пугающе отвратительным, как мир его сновидений, потому что от кошмара реальности не было избавления.

Врачи объяснили ему, что с ним происходит. Бреннер понял, откуда взялись все его страхи — а с ними и сны, в которые эти страхи воплощались.

Понимание этого, по мнению врачей, должно было помочь ему выздороветь. Но и в этом отношении действительность очень походила на те видения, которые мучали его в течение последних трех дней. Как в сновидениях сознание того, что все это снится, не помогало ему справиться со своим страхом и проснуться — точно так же понимание причин страха не помогало ему преодолеть его. Боли оставили его, но мрак не хотел отступать.

Бреннер попытался осторожно сесть. Движение до сих пор причиняло ему боль. Он сжал зубы и мужественно продолжал прилагать усилия для того, чтобы привстать и принять сидячее положение, опираясь на один локоть. Это все, что он мог себе позволить, поскольку ощущал себя гусеницей в коконе из бесчисленных проводов, шлангов, трубочек и бинтов, связывающих его по рукам и ногам. Но что касается спины, то она не причиняла ему беспокойства. То, что у него не было никаких переломов, врачи называли чудом — однако, когда Бреннер шевелился и чувствовал нестерпимую боль во всем теле, он начинал сомневаться в диагнозе докторов. У него было ранено плечо, но, упав с крутой лестницы, ведущей в подземелье, он остался цел — такому трюку позавидовал бы любой каскадер. Однако все его тело болело от ушибов, и казалось, что каждая связка получила растяжение. Он не просто был весь в синяках и кровоподтеках — его тело представляло собой один сплошной синяк

Во всяком случае, у Бреннера было такое ощущение.

Бреннер замер на несколько секунд, отдыхая, а затем медленно повернул голову налево — туда, где было окно. Он не мог разглядеть его и видел лишь более светлый прямоугольник на фоне вездесущих чуть брезжущих сумерек. Бреннера вновь охватила паника, но он постарался преодолеть свой страх. И это удалось ему — правда, на короткое время. То, что он не видел окна, могло происходить по ряду причин. Например, на улице могло уже стемнеть, или в этой комнате были опущены жалюзи. Кроме того, сегодня — в отличие от вчерашнего дня — он кое-что все же видел. Вчера он не мог разглядеть даже смутно белеющего прямоугольника. Значит, все происходило так, как и предсказывали врачи: зрение возвращалось к нему. Пусть медленно, но все же оно восстанавливалось. Пройдет еще несколько дней или, может быть, даже мучительных недель, и он опять обретет способность нормально видеть. Во всяком случае, Бреннер очень надеялся на это.

Должно быть, его попытка переменить позу всполошила медицинских работников, потому что через несколько секунд дверь с негромким скрипом открылась, и через мгновение сумерки, в которых он теперь постоянно пребывал, осветились смутным мерцанием — в них возникло белое размытое пятно.

— Господи, что вы опять здесь устраиваете? Вам же нельзя вставать! А вы знаете, который теперь час? — это был голос медицинской сестры, дежурившей по ночам. Бреннер до сих пор ее еще ни разу не видел. И у него вызывало удивление то, как быстро все остальные чувства начали компенсировать утраченную функцию зрения. В часы бодрствования потерявший зрение Бреннер с особой “полнотой, непредставляемой им раньше, воспринимал звуки, с наслаждением осязал предметы.

Но особенно полно и явственно он ощущал боль.

— Нет, я этого не знаю, — ответил он. — Мне трудновато следить за временем по часам. Мои часы со светящимся циферблатом, по всей видимости, испортились.

— Вы очень остроумно шутите, — заметила дежурная медсестра и, подойдя к больному быстрым твердым шагом, вновь бесцеремонно уложила его на постель, так что голова Бреннера утонула в прежней вмятине на подушке, оставленной ею. — Если вы хотите знать, сколько сейчас времени, то я вам скажу: сейчас начало четвертого утра. То есть, по существу, еще три часа! Три часа утра. Почему бы вам еще немного не поспать?

Бреннер хотел ответить что-нибудь в ироническом духе, но не нашелся что сказать. Он чувствовал себя очень усталым, однако Бреннер хорошо понимал, что не сможет уснуть. Господи, неужели он действительно находится здесь всего три дня? Ему казалось, что он лежит в этой палате уже три месяца.

— Вам скучно, да? — спросила сестра. Бреннер не был уверен, действительно ли в ее голосе было сочувствие или ему это показалось, потому что он хотел это услышать. — Я могу это понять. Иногда для меня время тоже тянется слишком долго. Очень плохо, когда ничего не видишь. Нельзя ни почитать, ни посмотреть телевизор…

— Вы могли бы мне, по крайней мере, принести радио, — заметил Бреннер.

— Вы имеете что-то против установленного в нашей больнице распорядка?

— Я ничего не имею против, — недовольно проворчал Бреннер. — Просто в таком случае я мог бы подпевать певцам, поющим по радио.

На этот раз медсестра или не нашла шутку остроумной, или ей требовалось время для того, чтобы понять остроту. И все же в конце концов, хотя и с опозданием, женщина рассмеялась. Правда, не совсем искренне.