Метро 2033. Белый барс - Тагир Киреев Страница 3

Дитя держало свою мать за некое подобие руки и одаряло ее таким взглядом, словно вздувшиеся и потемневшие части кожи – это нечто родное, нечто естественное. Каждый из представителей гарибов считал своим долгом навестить счастливую пару, а затем с великой гордостью отправиться по своим делам, мысленно и вслух благодаря Аллаха за этот дар. И, что родители, ослепленные своим счастьем, что остальные, поглощенные радостью за них, не заметили ничего странного в поведении ребенка, который вдруг залился горькими слезами.

Не заметил этого и я…

Вот вам еще один интересный факт: почти сорок процентов всего, что приключилось с вами вчера, вы уже забыли навсегда. Но тот день я буду помнить до конца своих дней. От первой и до последней минуты.

То, что сделали эти семеро, забыть невозможно…

* * *

Глаза изувеченного были прикованы к лицу лекаря, а когда тот остановился и повернул голову, его взгляд, скользнув мимо, застыл на покрывале.

– Что-нибудь вспоминаешь?

– Нет…

– Тогда, продолжим. Записи сделаны на арабском, но тут почти все переведено. Это твоих рук дело?

– Я не знаю арабского.

– Хм… Что ж, – и взгляд лекаря снова упал на текст.

* * *

Эти семеро взяли на себя огромный грех. Но, судя по всему, для них это было приемлемой ношей. Сдается мне, в черные сердца этих людей поместилось бы больше зла, чем добра в любое другое, обычное, красное. Ведь Конец Света зародил уродство не столько в человеческих лицах, сколько в человеческих сердцах, готовых на все ради достижения своей цели. Они приблизились к территории гарибов настолько быстро, что, когда мы почуяли беду, треть из мутантов уже была мертва.

Когда я услышал крики, то подумал, что это очередное нашествие кяльбов [7], и бросился в укрытие. Станция Аметьево находилась на поверхности и, несмотря на все способы защиты, время от времени тварям снаружи удавалось сюда пробраться. Гарибы умели делать что-то такое, чего кяльбы боялись. Мне же оставалось только прятаться. И лишь оказавшись в укрытии, я понял, что это совсем не кяльбы.

Вспышка. Что-то маленькое, но невероятно шустрое вонзилось в грудь гариба, только что тащившего волоком по плитке своего раненного товарища. Снова вспышка. Яркий, но столь краткий свет вырвал из темноты злобную ухмылку воина, чья голова была покрыта капюшоном мантии. Еще одна вспышка, и шустрое нечто с легкостью пробилось сквозь твердую лобовую кость, проделав в голове гариба неровное отверстие. Ноги в тряпичной обуви одна за другой перешагнули через тело, которое теперь осталось на этом посту навсегда, с пробитой головой и грудью. Бездушное и бессердечное.

Я выглядывал из укрытия, когда это было возможно, и поочередно старался разглядеть каждого из этих семерых. Мне было очень страшно. К сожалению, в моем арсенале не было ничего, что могло бы хоть как-то помочь несчастным гарибам. Пули с поразительной легкостью впивались в их грубые тела и с невероятной жесткостью прибивали их к станционной платформе. И этот запах. Запах чего-то сожженного. Запах услады для падальщиков.

Вспышки сверкали по всей станции, выхватывая из мрака застывшие от ужаса лица гарибов. Они на доли секунды освещали разбитые по платформе палатки изнутри, и уже навсегда тушили искры жизни во взглядах невинных мутантов. Эти семеро спланировали каждую деталь нападения. Дело оставалось за малым – добить тех, кто уже не мог защищаться, и найти то, ради чего они пришли.

Я видел, как один из гарибов оттолкнул свою жену в сторону и бросился к нападавшему. Он ловко уворачивался от огненных вспышек, пока одна из них не вонзилась в женщину, рухнувшую позади. Запнувшись на секунду в принятии решения – двигаться дальше или броситься помогать жене, – мужчина совершил ошибку. Третья вспышка сделала выбор за него и прибила гариба к земле так же, как и остальных…

* * *

Лекарь перевернул страницу и снова остановился.

Серые, потухшие глаза изувеченного на мгновение накрыли рваные веки.

– Можем не продолжать, – переживая за него, промолвил лекарь.

– Нет-нет, – прохрипел мужчина. – Давай уж, дочитывай…

И лекарь продолжил.

* * *

Гарибов обуял ужас, когда они поняли, что их станция – это смертельная ловушка, в которую они сами себя загнали. Гигантская стеклянная кишка – вот какой она показалась мне, когда я впервые увидел Аметьево. К ребрам застекленной конструкции, выведенной на поверхность, просматриваемой со всех сторон и не представлявшей из себя даже подобия укрытия, гарибы крепили стальные листы и подпирали их арматурой. А витражные окна наглухо забивали досками и заваливали любым крупногабаритным хламом.

И теперь представьте, насколько сильным был их ужас, что они вырывали эти толстенные пласты сооружений из основания станции, швыряли их на уже распластанные тела и выпрыгивали наружу, не жалея рук, ломая ноги, разбивая головы, испуская дух на обломках асфальта под звуки нечеловеческого чавканья. Они не боялись расшибиться, прыгая с высоты станции прямо на дорогу, не боялись сразу же оказаться разорванными голодными тварями. Ужас погибнуть от рук этих семерых был куда сильнее.

Поистине оружие семерых пресекало любую попытку самозащиты, превращая и без того изуродованные радиацией тела в еще более омерзительную картину. Семеро практически не прикасались к гарибам – достаточно было взмаха руки, вспышки, и тех становилось все меньше и меньше. Уже через несколько минут багровые реки омывали несколько десятков бездыханных тел, прикованных к платформе.

Пришельцы не жалели никого.

Маленький мальчик с раскосыми глазами и сильно выдающимся вперед лбом, выбежавший на поиски своих родителей, при виде людей в черных мантиях, помчался обратно, туда, где, как ему казалось, он смог бы быть в безопасности. Белая сорочка, скрывавшая его уродства аж до самых пят, вот-вот могла окраситься в алый цвет. Но он все бежал и бежал, перебирая маленькими ножками по холодному полу, делая это неуклюже из-за подола сорочки, пока чья-то большая и сильная рука не схватила его за макушку. После резкого движения в ушах обоих прозвучала мелодия нескольких хрустнувших шейных позвонков. Вот что связывало в тот момент и убийц, и их жертв – музыка смерти. Только для одних она означала победу, а для других – полное поражение. Буквально в ту же секунду эта же рука выхватила из-за пояса оружие и остановила еще одного гариба короткой вспышкой.

Человек вернул оружие на место и приказал другому воину обыскать все помещения, палатки и прочие подобия укрытий, в которых мог бы скрываться ребенок. Он скинул с головы капюшон и присел на корточки посреди мертвых тел. Я не мог разглядеть лица – золотая маска, испещренная арабскими символами, скрывала его. Страх мешал мне заглянуть ему в глаза. Я и подумать не мог, что его и без того черное сердце возьмет на себя еще больший грех. Он чувствовал меня. Чувствовал, что я наблюдал за ним, и за тем, что творили его люди на станции. И это вызывало лишь улыбку на его лице.