Кентурион - Валерий Большаков Страница 29

– Не поранился? – спросил он, заикаясь.

– Да нет, вроде… – прокряхтел Роксолан, пытаясь перевернуться на спину.

– Щас я!

Кадмар живо перерезал ремни, и Сергий поднялся на ноги. Галл тут же обернулся к Уахенебу, освобождая и его.

Регебал подскочил к эмсеху, тяжело израненному стрелами, и рубанул на уровне глаз. Крокодил вздернул голову, и дак всадил клинок под нижнюю челюсть, просаживая обе.

Освобожденные Гефестай и Тиндарид мигом вооружились мечами, принесенными Кадмаром, и бросились на крокодилов, отыгрываясь за свои страхи.

– Уходим! – в который уж раз за этот день скомандовал Сергий. – Жаркое потом съедим – будет еще время!

А крокодилы, скользя по илу, елозя в выпущенной из них крови, словно взбесились – двое из них сцепились между собой, один другому откусил верхнюю челюсть, а потом оба набросились на подстреленного, вырывая у того из брюха куски мяса и сатанея от крови. Низкий рев, похожий на сиплое мычание, покрывал все звуки, то возносясь, то нисходя. Чудовища метались, вертелись бешеной каруселью, хватая зубами все подряд – хвосты и лапы, колонны с привязью. Из храма выбежал главный жрец и застенал от горя. Но горевать ему пришлось недолго – крокодил с откушенной челюстью метнулся к нему, и огрызка, кровавого и зубастого, хватило, чтобы перекусить человека пополам. Голова жреца упала по одну сторону от изуродованной пасти, а костлявый таз с ногами – по другую. Эмсехи замычали и кинулись делить добычу.

– Пошли отсюда! – крикнул Акун, вскидывая лук. – Завалили всю посевную…

Хем нечера, выбегавшего из тени колоннады, стрела пронзила и отбросила на пару шагов.

– Сергий! – прокричала Неферит, выглядывая из-за пальмы. – Ты жив?!

– А как же! – весело проорал Лобанов. – Я ж говорил, рано закружились стервятники. Живучие мы!

Деревенька, где стоял дом Уахенеба, занимала берег между белой скалой и крошечным храмом, и спускалась террасами по отлогому склону – несколько кривых, узких и пыльных улиц, зажатых низкими глинобитными оградами. Спасибо финиковым пальмам на межах – они оживляли унылый пейзаж, и даже убогие домишки, слепленные из серого ила, не оскорбляли взгляд на фоне пышной, глянцевой зелени.

Участок Уахенеба занимал дальний конец деревушки, напротив храмика, чьи древние колонны заплетал одичавший виноград. Угодья на участке четко делились – две нижние делянки, заливаемые Нилом, отводились под ячмень, пшеницу и овощи, на третьей деляне росли пальмы, а четвертая была отдана под оливы и виноград – его лозы заткали все навесы из жердей, окружавшие дом. Собственно, на участке стояло три дома – три одинаковых куба из серо-зеленого ила, с плоскими крышами, без окон, но с квадратными отверстиями в потолке. Хлынь хороший дождь, и дома эти растают, как соль в кипятке, расплывутся серой жижей. Но дожди над Египтом – это уже из области чудесного.

Три дома стояли уступчиками, соединяясь стенами, и второй дом, расположенный чуть выше по склону, словно выглядывал из-за крыши первого, а третий выдвигался из-за угла второго. На крыши вели плетеные лесенки – ночь проводили наверху, а двери «запирались» шуршащими циновками из тростника. Замков в деревне не знали – от кого тут прятаться? И, главное, что прятать людям, «не знающим вещей»?

Антеф, дядя Уахенеба, седой, битый жизнью роме, был рад гостям и очень смущался, что некуда их посадить – на весь дом имелся единственный табурет.

– Мы не гордые… – успокоил его Сергий, и опустился на циновку.

Сын Антефа, Рамери, вечно голодный здоровяк, добродушный деревенский увалень, топтался под навесом, густо заплетенным виноградом, и не знал, куда девать длинные костистые руки. Жена Антефа, Небем, простая женщина с ранними морщинками на лице, хлопотала по хозяйству, выкладывая на чистую скатерть местные яства, скудный набор землепашца: корневища и сердцевина стебля папируса, подсушенные на огне и сбрызнутые касторовым маслом, лепешки из растолченных семян лотоса, а на сладкое – компот из фиников.

Сергий подозвал к себе Уахенеба, и шепнул:

– Сехери недалеко?

– Да нет, – удивился Уахенеб вопросу, – здесь, рядом, у храма.

– Под носовой полупалубой лежит холщовый мешок, – растолковал Сергий, – там деньги. Возьми кольцо золота и сбегай в лавку. Вина купи, мяса, фруктов, пшеничных лепешек. Рамери прихвати, чтоб помог донести!

– А… сколько брать? – растерялся Уахенеб.

– На все!

Уахенеб вылупил глаза и побежал исполнять поручение вместе с Рамери, который очень обрадовался: наконец-то нашлось дело для его рук.

– Куда это Уахенеб побежал? – старательно выговорил по-эллински Антеф.

– Щас придет!

Уахенеб пришел действительно «щас» – обернулся мигом. Вдвоем с Рамери он приволок сыру, два кувшина густого абидосского вина и целый жбан пива, корзину фруктов и стопку свежих, горячих еще лепешек, завернутых в чистую ткань. Родичи Уахенеба только охнули, а Небем тут же сбегала в сараюшку и принесла «сервиз» из деревянных чаш и мисок, покрытых тонким, полустертым узором. И пошел пир!

Антеф осоловел, впервые испробовав хорошего вина, и запел песню о храбрых мореходах. Сергей ему аккомпанировал, выстукивая дробь пальцами по пустому кувшину – мелодия была хороша, на манер простеньких студенческих напевов, из той поры, когда стоило выучить три аккорда, и тренькай на здоровье, гитара стерпит…

– Маасен пет, маасен та, – выводил Антеф, – мака шебсен эр маау!

– «Они видели небо, они видели землю, – тихонько переводила Неферит, – и храбры были их сердца, более, чем у львов».

– Текст мне нравится! – оценил Сергий.

И вот наступил закономерный этап любой пирушки, когда гости разбредаются поодиночке, или компаниями, уединяясь для диспутов или флирта – это уж кому как. Искандер с помощью Уахенеба повествовал о битве с крокодилами, а Рамери вздыхал завистливо, крякал и шлепал себя ладонями по мускулистым ляжкам. Гефестай выяснял названия созвездий, высыпавших на черное небо, и тот же Уахенеб разрывался, переводя кушану ответы Небем:

– Малую Медведицу мы зовем Бегемотихой, а Большая Медведица будет Бычья Нога! Пояс Ориона – это Сах…

А Эдик теребил Уахенеба с третьей стороны, выспрашивая, почему египтяне верят, что рай существует, но отрицают ад.

– Мы не отрицаем ад, – ответила за бедного Уахенеба Неферит, – мы не знаем, что это, и не хотим вдаваться в жуткие подробности. У нас все просто – человек умирает, и его душа является на суд Осириса, в Чертог Двух Истин. Душа умершего изложит богу «Проповедь отрицания», то есть поклянется в невинности. Но Осирису не лгут – бог взвешивает душу, и если та не отягощена грехами, она попадает в прекрасные Поля Иалу. Но если душа отягощена злом, ее пожирает Амт, чудовище с телом бегемота, лапами и гривой льва и головой крокодила. И все! Смерть души – это окончательная смерть…