Вселенский расконвой - Феликс Разумовский Страница 28

Идти было недалеко, метров триста пятьдесят. Скоро тротуар закончился, и они остановились на поребрике, под созревшим на глазах помидором светофора. Впереди едва тащился транспортный поток, по другую его сторону стоял зеленый джип, справа сгрудились машины всех мастей, урчали моторами, подпуская белую колеблющуюся дымку, ждали зеленого. Все было каким-то ватным, инертным, медленным и печальным, абсолютно лишенным драйва и экспрессии. И вдруг глухо ухнула земля, всколыхнулась бензиновая завеса и внушительное угловое здание, на фасаде коего светилось «Альтаир», начало терять свою форму. Миг – и оно осело, пошло трещинами, жутко сложилось пополам и превратилось в груду развалин. Бухнуло, бабахнуло, столбом поднялась пыль, и блеснули языки необыкновенно яркого, режущего ножами по глазам огня. Причем загорелось все, как у Булгакова, словно политое бензином. Фантастически быстро. И развалины, и пристройки, и ангары за стеной. В небо потянулся чадный, черный дым, густо запахло смертью, тленом, бедой. Войной, которая, если верить Дорне, давно уже наступила…

«Взрыв газа, говоришь? – не поверил Бродов, прищурился, оценивающе кивнул и сразу вспомнил прошлое, Женьку и Клару, счастливых, улыбающихся, пока еще живых. – За вас, братцы кролики, за вас. Тем же концом по тому же месту. А вот она, вот она, хунта поработала…»

Трудно сказать, о чем думал Серафим, но, видимо, о добром и хорошем – с видом пиромана он любовался на огонь и крайне оптимистично улыбался. Радость, умиление, вселенский восторг были жирно написаны на его лице. А вот окружающие реалии оптимизма не внушали – тротуар завалило, накрыло пешеходов, кое-кто из водителей присоседился друг к дружке. На войне как на войне – пострадали невиновные мирные люди…

А светофор тем временем сменил окрас. Данила с Потрошителем пересекли дорогу и подошли к посапывающему мотором лендкрузеру, благо трафик был на улице односторонний, и тот стоял на ее левой стороне.

– Ку-ку, – постучал Данила в водительскую дверь, тонированное стекло слегка опустилось, и изнутри раздался низкий голос, казалось, что говорят со дна колодца:

– Добрый день. Вы опоздали на четыре целых и семь десятых секунды. Садитесь на заднее анатомическое сиденье. Сегодня хорошая зимняя погода. Атмосферное давление в норме, семьсот шестьдесят две единицы ртутного столба.

Еще из глубины салона раздавалась музыка, музыка на любителя, мягко говоря – этакое утробно-горловое пение под аккомпанемент барабанов и тибетских труб. Казалось, что и солистов, и инструменталистов, и хоровиков мучает свирепая рвота – жесточайшая, коллективная, до судорог, до желчи. Подпевать, вливаться и подтягивать как-то совершенно не хотелось.

– Этого еще только не хватало, – прошептал Серафим, насупился, открыл дверь и нехотя полез в тепло салона. – Да, сегодня и впрямь отличная зимняя погода. Вы случайно не знаете, сколько сейчас градусов ниже нуля?

«Чего не хватало-то», – не понял Бродов, сноровисто подался внутрь и сразу же проникся пессимизмом – в салоне было как-то нехорошо. Мало того что оглушительно и крайне не музыкально, так еще и вонюче. Куда там ПАЗу. Причем это была не привычная земная солярочно-бензиновая вонь. Нет, атмосфера отдавала чем-то странным, до жути сюрреалистическим, убийственно-пронзительным, шарахающим по человеческому обонянию кувалдой, чугунной бабой, гидравлическим прессом. Наповал. Это была смесь запахов помоев, хлорки, нестиранных носков и французского, как видно, политого для маскировки парфюма. Гений запахов и благовоний Зюскинда точно бы окочурился на месте [32]. Но только не Бродов – на миг он задержал дыхание, осваиваясь, приветливо кивнул и с удовольствием устроился в объятиях сиденья. А что – тепло, светло и мухи не кусают. Что же касается вони и душевыматывающей музыки, то по сравнению с гидравлическим ударом и офицерскими общагами это было так, тьфу, баловство, детские игрушки. В кубрике на пятьдесят персон вам не приходилось ночевать, а?

– Сейчас двадцать три целых и четыре десятых градуса ниже нуля по шкале Цельсия, – выдал между тем пассажир, сидевший на месте смертника, с важностью взмахнул рукой, и круглое щекастое лицо его сделалось значительным. – Ветер северо-восточный, три метра в секунду, влажность шестьдесят два процента. Справа, в пятидесяти трех метрах, произошел взрыв, логическое построение фактов указывает, что это утечка газа. Сейчас мы тронемся с места, Его Могущество Полпред Брыль милостиво ждет вас.

И действительно, двигатель взревел, заработала трансмиссия, и джип покатился с места. Облако миазма качнулось, сгустилось и, похоже, начало конденсироваться. Музыка сделалась оглушительной, навалилась девятым валом, напомнила о цунами. Казалось, что и солисты, и инструменталисты, и хор вывернулись наконец наизнанку. Дорога в неизвестность началась…

О, Зиусурда, из Шураппака человек;

Оставь свой дом, построй корабль большой!

Расстаться с нажитым спеши и не спеши расстаться с жизнью!

И на корабль возьми с собой земных всех тварей семена;

И тот корабль, что ты построишь, —

Без исключения он вместит всех.

… … … … … … … … … … … … … … …

Подобно псам трусливым боги

К стене прижались внешней.

Нинти вскричала в голос, как роженица в муках:

«Былые дни, увы, пропали без следа».

И ануннаки, стоя близ нее, рыдали.

Лицом печальны, как один, сидели боги.

Отирая слезы и плотно губы сжав.

… … … … … … … … … … … … … … …

Ануннаки, великие боги.

От голода страдали и от жажды…

Нинти стенаниями своими надрывала душу.

Рыданиями же облегчала сердце.

Дабы забыть свою тоску.

Она желала пива.

И рядом с ней сидели, плача, боги.

Прижавшись вместе, словно овцы в стаде.

Их губы трескались от нестерпимой жажды.

И голод чрево их терзал.

Сама Мать-Богиня была потрясена происходящим на Земле.

Сидела Мать-Богиня и рыдала…

Ее дрожали губы, словно в лихорадке…

«Создания мои подобны мелким мошкам.

Уносят, как беспомощных шмелей, потоки их тела.

Их семя утопило яростное море».

… … … … … … … … … … … … … … …

…Луна исчезла…

Заволновалось море;

В небесных тучах грянул гром, полился дождь…

Поднялся страшный ветер…

…Начался Потоп.

Обрушившись на головы людей;

Лицом к лицу друг друга не замечали люди.

Смешалось все в смятенье хаотичном.

И разъяренному быку подобно ревел поток;