Вселенский расконвой - Феликс Разумовский Страница 27

– Что? – Потрошитель побледнел, начал подниматься. – Вы в курсе? Откуда?

– От верблюда, – сообщила Дорна, хмыкнула и добро подмигнула. – Красть у начальства грешно… А земля, она слухами полнится… В общем, не ты все это время шел за Гваром, а он вел тебя, как бычка на веревочке. Знал, что никуда ты не денешься, появишься, и даже примерно в какое время, чтобы постараться взять вот это, – и в руке ее блеснуло нечто, очень напоминающее флакон духов: грани, горлышко, вогнутое дно, маслянистая, светящаяся жидкость. Не хватало только этикетки. Впрочем, этикетка Потрошителю была не нужна.

– Отдай! Живо! – вдруг пришел в ярость он, резко активизировался и попытался выхватить у нее светящуюся посудину. – Дай сюда!

Однако это была напрасная попытка – Дорна двигалась куда быстрей.

– Опаньки! – увернулась она, озорно хихикнула и особым образом взглянула на агрессора. – А ну-ка фу! Сидеть! Медленно кастрирую!..

До кастрации, правда, дело не дошло, а вот уселся Потрошитель сразу, медленно и печально, сразу растеряв весь свой оптимизм. Чем-то он здорово напоминал сдувшийся воздушный шарик.

– Нет, ты только глянь на него, – ухмыльнулась Дорна. – Пьет все, что горит, трахает все, что шевелится, тащит все напропалую без разбору. А потом еще кидается, словно бобик с цепи. Жить хочет долго, беспроблемно и счастливо. Чтобы пить все, что горит, трахать все, что шевелится, и тащить все без разбору. Только нет, милый мой, это надо заслужить. – Она демонстративно повертела флакон, покачала на руке и молниеносным движением убрала подальше. – А ну, кайся, как на духу, куда скарабеев Гвара дел?

– Что? – удивился Бродов. – Гвара?

– Ну да, – подтвердила Дорна. – Гвар доблестно упер их из храма Тота в Гелиополе, ну а наш общий приятель – у своего бывшего начальника. На прощание, так сказать, на дорожку. Как говорится в этой вашей русской пословице, «вор у вора дубинку украл». Ну, Серафим Ильич, колись, будь же хорошим мальчиком. А то хрен тебе, а не дезактивация гена.

И Серафим, будучи не столько хорошим мальчиком, сколько реалистом, раскололся. Еще до Рождества Христова, сорок веков назад, он завладел шкатулкой с квартетом скарабеев – четырьмя массивными, странного металла перстнями, камни коих представляли собой точные копии навозников. Желтого, красного, зеленого и синего, как васильки, цветов. Очень непонятные такие насекомые, светящиеся, со странными отметинами на спинах. Тем не менее Потрошитель, будучи ануннаком практичным, сразу же включил их в свою коллекцию – бережно хранил, не продавал, не закладывал, не обменивал и никому не показывал. Однако за четыре тысячи лет, естественно, случалось всякое, и, бывало, мотало его, как осенний листок, так, что он менял города и менял имена, плюс глотал еще пыль заморских дорог, где не пахли цветы и не блестела где Луна. В общем, вот он, нерадостный итог: красный жук покоится на вершине пирамиды Хеопса, желтый ждет своего часа в развалинах храма, зеленый, если все нормально, погрузился на дно, а судьба четвертого, синего, похоже, неизвестна. Вот так, миль пардон, сорри, них шихен, се ля ви.

– Ну ты и мудак, – резюмировала Дорна, фыркнула и с видом добродетели вытащила мобильник. – Джонни, это я. Есть контакт. Да, думаю, возможно. Хорошо, ясно. Через десять минут. – Резко отключилась, выдержала паузу и многозначительным взглядом посмотрела на Бродова. – За первым переулком налево стоит зеленый лендкрузер, он довезет вас с Серафимом Ильичом прямехонько к твоему братцу. Дальше – по обстановке. Тараса Бульбу с Чингисханом отпусти, пусть катятся к себе в Иркутск. А то все крутятся под ногами…

– Это не Бульба и не Чингисхан, это мои товарищи, – неожиданно разозлился Бродов. – Боевые. Надо будет – поедут. Пока не надо.

– Ты, Вася, не понимаешь, – огорчилась Дорна. – Они же люди. Обыкновенные. Без изюминки…

– А ты сама-то не человек разве? – усмехнулся Бродов и разом вспомнил Египет, гостиницу, видевшую многое кровать. – Мне кажется, очень даже.

– Ладно, давай потом, – посмотрела на часы Дорна, – а сейчас двигайте налево и не удивляйтесь, если по пути услышите взрыв – это взлетит на воздух ваш любимый «Альтаир». Несчастный случай, утечка газа. Ну все, ариведерчи.

Она вздохнула, поднялась, сделала ручкой Бродову и деловито подалась в сторону кухни. Миг – и ее поглотила дверь с надписью «Только персонал».

– Тэк-с, – тоже засобирался Бродов, встал, глянул на часы. – Пошли, Сима, время. Осталось пять минут.

На душе у него было скверно, неопределенно и муторно. Хотелось выпить водки, взять в руки меч и качественно побороться с тоской-кручиной. Какие, к черту, братья, «Альтаир» и утечки газа – Дорна ушла. Вот так, показалась на минутку, убила красотой и ушла, с улыбкой хлопнув дверью «Только для персонала». И мучайся теперь, переживай, тревожься, думу думай. Любовь, блин, морковь, сплошная неопределенность, женщина, блин, загадка, гуляющая сама по себе. Куда там всем кошкам в мире…

– Пошли, – Серафим кивнул и тяжело поднялся, – что-то мне не хочется больше пиццы. Хочется кого-нибудь прибить. Медленно, не спеша, с чувством, с толком, с расстановкой. Как учили.

Понять его было несложно, особенно Бродову – счастье мелькнуло рядом, помахало крылом и растаяло в перспективе. Предмет желаний был так близок, на расстоянии руки, только вот взять его не получилось, а получилось, как в той сказке с невеселым концом – по бороде текло, да в пищевод не попало. Да еще Зинка, сволочь, сука, подлая стукачка…

В общем, хмурые, печальные, неудовлетворенные вышли Бродов с Серафимом на мороз, где их встретили друзья-однополчане.

– Ну вы, братцы, и горазды ссать, не иначе как в три струи. Дубово ведь, не май месяц.

Сказано это было хоть и в шутку, но на полном серьезе, и потому страшно – ни Рыжий, ни Небаба не помнили, что случилось.

– Давайте в машину, поезжайте без нас, – не стал объясняться Бродов. – И заберите из пиццерии этот чертов агрегат, быть может, он еще пригодится. Все, братцы, пока, всеобщий привет, я после позвоню…

– От бисова сила, грядет маразм. – Небаба рванул за астролябией, Альберт же затянулся, отбросил сигарету и двинулся через дорогу к ПАЗу [31]. Автобус этот был добыт стараниями Потрошителя и, помимо выхлопа, коррозии и мерзостного хода, имел еще отметину вдоль борта – коричневым по желтому, на редкость впечатляющую: «Дежурный». Внутри него было промозгло и тряско, до жути неуютно и на удивление вонюче. На улице было куда как приятнее.

– Бр-р-р, – бросил Бродов взгляд на желтое транссредство, непроизвольно вздрогнул и посмотрел на Потрошителя. – Пять минут. Пошли.

Пошли. Конкретно налево, по нечищеному тротуару, вдоль замерзших, хоть и с шапками на черепах угрюмых домов. Было холодно, рыжело стылое солнце, бока троллейбусов покрылись белым мхом. Господи, как же она затянулась, как же она надоела, эта зима. Холодно на улице, зябко на душе… Шагал себе Бродов, давил ногами снег, а сам думал о море, о пальмах, о жарких объятиях Африки. Тогда, помнится, в Каире, он тоже шел на встречу с братом, а рядом с ним не шла – плыла – пьяная от счастья Дорна. Потрясающе красивая, таинственная и желанная. Такая близкая и необыкновенно далекая. Воистину, женщина-загадка.