Город в осенних звездах - Майкл Муркок Страница 27

Признаюсь, я был весьма горд литературным своим измышлением. В последние годы я не писал ничего, кроме речей, и высокопарная их риторика, как неожиданно выяснилось, подходила вполне и для жанра коммерческого объявления. Во времена революции и разлада,- продолжал я,-человеку, владеющему капиталом и желающему мудро им распорядиться, всего выгоднее вложить средства свои в исследование новых далеких земель, где рьяные радикалы еще не устроили жизнь по-своему. Шевалье де Сент-Одран владеет картами,-составленными как им самим, так и другими исследователями,-земель, еще не обозначенных на привычном глобусе. Он намерен построить большой воздушный фрегат, оснастить его вооружением новейшего образца, собрать команду из бывалых солдат с уживчивым нравом и, отправившись к этим землям, объявить их собственность Компании или любой страны, которая выделит средства для снаряжения такой экспедиции. Всякое лицо или группа лиц, пожелавших финансировать упомянутую Компанию, заслужат тем самым почет и славу как учредители одного из благороднейших предприятий современности,- дерзновенного и рискованного,-и более того, у них будет реальный шанс обогатиться, ибо прибыль превысит во много раз первоначальные их вложения.

Я сотворил еще пару пассажей в подобном духе, сослался на уже готовые и превосходные чертежи проектируемого фрегата с овальным куполом и деревянным корпусом, каковой оборудован будет системою парусов и воздушных весел, равно как и усовершенствованным балластом. Настоящим директором учреждаемой Компании,-продолжал я,-является рыцарь Манфред фон Бек, происходящий из древней и благородной саксонской фамилии, имя которой на протяжении многих веков связывалось исключительно с предприятиями стабильными и заслуживающими безоговорочного доверия. Приключения его во Франции, где рыцарь фон Бек нашел в себе мужество открыто выступить против Робеспьера и бросить вызов толпе, защищая приговоренного короля и его семью, получили теперь широкую известность. Упомянутые события и побудили Манфреда фон Бека обратиться в исканиях своих к новым колониям, где не должны повториться ошибки прошлого. Дабы удостовериться в безусловной честности шевалье де Сент-Одрана, рыцарь фон Бек лично сопровождал исследователя в последней его экспедиции к сей земле воплощенной идиллии, не знающей ни разладов, ни бедствий, каковую шевалье де Сент-Одран назвал Квази-Африкой. Рисунки в бортовом журнале сделаны были рукой самого фон Бека, и представляют они удивительный мир дальних тропиков во всем многообразии минеральных, растительных и животных его форм. Имеются также изображения туземцев, людей приветливых и радушных, чье одеяние состоит лишь из замысловатого головного убора и набедренной повязки, усыпанных изумрудами, алмазами и сапфирами, каковые они набирают в необходимых количествах в одной долине, расположенной милях в двух от их столицы. Что же касается жизни растительной и животной,-поражающей, как отмечалось уже, многообразием форм,- то большинство из растений пригодны в пищу, а животные в массе своей не опасны. Самого крупного, некую разновидность страуса с разноцветными перьями, туземцы используют для того, чтобы возить колесницы и тянуть плуги на пашнях. С тою же целью приручают они и зверей, обликом походящих на оцелота, а мехом-на горностая, но с розоватым оттенком.

Опасаясь зайти слишком уж далеко, я придержал буйный полет фантазии и заставил себя остановиться. Часы на Соборе как раз отзвонили десять. Выбрав самые чистые копии, я свернул манускрипты свои, перевязал их лентою, надел пальто и отправился в адвокатскую контору, расположенную на Ралоской авеню, завернув по пути к портному, где я заказал себе новый костюм. Головокружительные посулы сочиненного мною проспекта, кажется, произвели впечатление и на меня самого.

У господ Ойхенгейма, Плейшнера и Паляски меня проводили в приемную, хорошо освещенную комнату с огромным окном, выходящим на шумную Фальфнерсалею: река за нею была так запружена лодками, что вода едва-едва виднелась между бортами судов. Сдержанную остановку приемной составляли несколько неудобных стульев с высокими спинками, карта Майренберга, красующаяся на стене, длинная, до блеска отполированная скамья, изразцовая,-синяя с белым,-печка, дающая экономное, если вообще не скупое тепло, и заключенный в рамочку под стеклом сертификат, удостоверяющий, что в году 1732 Исаак Ойхенгейм успешно выдержал высший экзамен перед Майренбургским Королевским Советом по Праву и получил разрешение на практику. В комнате пахло воском и старым пергаментом. Фирма явно была богатой, с солидною клиентурой. На полу лежал дорогой турецкий ковер. Лакей в форменной ливрее справился, не нужно ли мне чего. Я сказал, что не нужно. Мне хотелось просто побыть здесь, подышать этой пылью богатства.

Вскоре лакей вернулся. Он сопровождал моего партнера. Сент-Одран выступал точно этакий занятой землевладелец, с превеликою неохотой приехавший в город по неотложным делам. Передавая свой верхний сюртук слуге, маячившему за спиной у лакея, шевалье незаметно мне подмигнул. На пару минут мы остались одни. За это время Сент-Одран успел просмотреть мои сочинения, при этом он одобрительно хмыкал, хвалил, зачитывал вслух особенно, на его взгляд, удачные пассажи. Потом снова вернулся лакей, и мы прошли по коридорам,-мимо библиотек, заполненных книгами, мимо кабинетов, где у конторок своих на высоких стульях сидели клерки, точно фламинго в клетках, скрипя перьями по пергаменту,-и вступили наконец в святая святых, в тронный зал принца Закона, огромный кабинет с круглым окном под самым потолком. Сквозь окно это сияющим столпом изливался солнечный свет, пронзая вездесущую пыль и обрушиваясь на мраморный бюст какого-то законодателя, должно быть, века семнадцатого, в гофрированном парике и наряде, отделанном каменным кружевом, таким тонким, что, казалось, оно должно раскрошиться от малейшего прикосновения. Его белое сосредоточенное лицо никак не вязалось с претенциозным этим обрамлением, и у меня создалось впечатление, что кто-то сыграл с ним ловкую шутку и обрядил его в сие одеяние, пока он мирно спал. Но достойный сей муж, похоже, надменно не замечал обмана.

Из сумрака в дальнем конце комнаты навстречу нам выступил человек, -чье лицо не только поразительно походило на сосредоточенный лик вычурного бюста, но было еще и таким же бледным,-одетый в кремового цвета шелка. Только глаза его, ясные и лишенные всяческого выражения, имели цвет. Тонкие губы с усилием выдавили:

- Доброе утро, джентльмены,-после чего он представился герром доктором-адвокатом Ойхенгеймом-Плейшнером, младшим партнером фирмы (и это в возрасте лет шестидесяти как минимум!) и попросил нас назваться. Мы поклонились, возвестили о всех своих титулах и уселись по его приглашению на стулья перед рабочим его столом, а сам он занял позицию в кресле, в котором,-судя по тому, как идеально тело его подходило под форму сидения,-провел большую часть своей жизни.

- Я, джентльмены, представляю одного своего клиента, и прежде чем я изложу вам суть дела, мне хотелось бы получить подтверждение того, что вы сохраните все услышанное здесь в секрете.-Когда он говорил, он теребил шейный платок, глядя куда-то вниз, но когда складывал руки6 готовясь слушать, взгляд его немигающих бирюзовых глаз, которые сами уже по себе могли бы убедить любого в правоте его доводов, буквально пригвождал собеседника к месту.