Там, где фальшивые лица - Владимир Торин Страница 23

– Как в сказке о глупом дровосеке, что рубил камень… – проворчал Логнир. – Оружия не жалко?

– Здесь старая кладка. Едва держится…

Во тьме потайной комнаты мелькнул мимолетный золотой отсвет, и орк, уже почти пробивший брешь, начал махать топором с безумием одержимого, пока не прорубил достаточно широкий проход, чтобы можно было, позабыв об осторожности, ринуться внутрь. Что он и сделал…

– Ко мне, ребята! – донеслось оттуда, и его воины устремились за добычей. – Гарра, огниво! Давай разжигай! Да нет, подери тебя Бансрот, морская ворона, это мои пальцы! Ты гляди, из чего искры высекаешь, дура, чтоб тебя…

Блеснула искра, вторая, через миг заполыхал небольшой масляный светильник. Логнир и его люди тоже вошли в пролом.

Помещение оказалось небольшой комнатушкой, забитой сундуками и мешками. Гшарг пнул один, чтобы удостовериться, что там не клубок ядовитых змей. Зазвенел металл, и орки как с цепи сорвались – начали разбивать замки на ларцах, разрезать кинжалами завязки мешков…

С пыльной крышки одного из сундуков, который распахнул дюжий орк, слетел длинный пергаментный свиток. Зеленокожий, не заметив этого, продолжал выгребать наружу золото и дорогие украшения, любовно ссыпая их в свою котомку.

– Добыча, добыча! – в пьяном исступлении хрипели орки, набивая пустые утробы заготовленных заранее мешков и сум. Они просто не верили своему счастью…

Гарк, почитавший драгоценности не меньше детей Х’анана, самозабвенно нацепил на голову древний золотой обруч; чешуйчатая перевязь с кинжалами, изукрашенными рубинами, заняла положенное ей место – на поясе у гоблина.

Бывший сотник не спешил присоединяться ко всеобщему алчному разгулу, он наклонился и поднял с пола свиток.

– Что это такое? – негромко проговорил он.

Гшарг, бросив через плечо мимолетный взгляд, рявкнул:

– Уж точно не утерянная страница «Летописи Народа Орков»!

Его воины, не отрываясь от сокровищ, разразились диким хохотом. Логнир лишь поморщился и развернул свою находку. Плотный пергамент, почти не тронутый временем, был сплошь исписан непонятными письменами.

– Гшарг, прочти, будь добр. Ты ведь знаешь староимперский…

– Да что же это такое?! – проревел орк. Он очень не любил, когда его отрывали от любимого дела. Сейчас в его глазах явственно читалось желание мигом разорвать человека на месте и вновь вернуться к опустошению сокровищницы. – Да забудь ты о нем! Посмотри, сколько здесь золота! Ты во всем своем жалком Гарбадене [5]столько не найдешь!

– Гшарг!

– Ну ладно-ладно. Только быстро. Наверное, опять какая-то глупая сенаторская писулька.

Орк взял в руки свиток и начал скороговоркой читать вслух. Его бойцы и гоблин Гарк не отрывались от золота, перекладывая его из сундуков в мешки. По мере того как вождь переводил слова мертвого языка, его чтение становилось все медленнее, а голос все глуше и глуше. Люди и орки, казалось, вмиг позабыли о несметных сокровищах тириахадского Сената.

И вот что он читал:

«Я пишу это тому, кто не убоится зла. Читающий мое послание смело может вычеркнуть нас из списка живых – мы обречены, нас уже нет. Неизвестно, откуда я это знаю, но предчувствие… предчувствие чего-то ужасного рвет мое сознание на куски. Я пишу это, и руки мои с трудом держат перо. Они дрожат и трясутся, но я должен рассказать все…

Это началось всего три дня назад. В город прибыли двенадцать легионов, готовые отправиться на север, в мятежный Ронстрад. Перед когортами на черном коне ехал сам Темный Император Титус Люциус XIII. Испуганный народ встречал узурпатора, как бога, лепестками роз и звуком десяти тысяч труб. Все полагали, что легионы только пройдут мимо и отправятся на север, но, на удивление горожан и Сената, войска не пошли дальше – они остались в городе. Темный Император разместился во дворце благородного консула Марка Гастиса, самого же советника и всю его семью выгнали из дома. Легионы не творят бесчинств на улицах – стали лагерем за северной стеной, лишь воины первого из них, «Гладиуса», оцепили бывший консульский дворец и под верховодством сиенских магов начали возводить на площади Страсти Синены странное сооружение. Обелиск. Огромный четырехгранный обелиск иссиня-черного мрамора.

С последним ударом молота сердце защемило так, словно это не по камню, а по нему прошелся боек. Все, кого я только ни спрашиваю, говорят, что жизнь начала их угнетать, что все былые радости вдруг померкли. Они твердят, что теряют все присущие людям чувства, словно высыпающиеся из кошеля золотые монеты. Будто все эти чувства из них выпивают. Я уверен, что виной всему обелиск… Обелиск, который не отбрасывает тени.

Но это не самое ужасное. Меня всего трясет, когда думаю об этом… Сердце то бьется как бешеное, то замирает, и кажется, что оно вообще исчезло из груди. СОЛНЦЕ НЕ ВЗОШЛО, но, наверное, и сам читающий это патриций видит постоянную ночь, черной пеленой накрывшую город. Утро не настало…

Темный Император в свете тысяч факелов и фонарей собрал весь народ на главной площади перед обелиском и, отобрав две тысячи самых крепких и могучих горожан, создал из них новый легион – Тринадцатый. Даже цыганского князя Маркуса Кована, что был в это время в городе, насильно поставили в строй. Молодые парни не хотели отправляться на войну во имя Титуса Люциуса XIII, но их принудили – сотню самых строптивых прирезали на месте. Но даже это не могло заставить остальных пойти за тираном. Когда же палаческие ножи замахнулись над новой сотней, весь город встал на колени. Люди молили цвет Тириахада пойти на войну, молили мужчин остаться в живых ради их матерей, жен, любимых. Лишь тогда гордые тириахадцы вняли. Каждый по очереди подходил к обелиску, где, по указанию сиенских некромантов, длинным прямым кинжалом вспарывал себе ладонь и швырял несколько капель крови на черную стелу. Странно, но на ней не осталось и следа: камень по-прежнему девственно чист, точнее девственно черен. Все впитал – и страх, и боль, и муку, и кровь… Ужасный ритуал был непонятен ни жрецам Синены, ни даже городским некромантам.

Лишь теперь я осознаю, что это была не жертва, а символ… символ залога Темному Императору. Из рядов «Гладиуса» вышли пять десятков центурионов, десять военных трибунов и самый известный воитель Темной Империи – Первый легат Доминик Валион. Каждый из них подходил к обелиску, каждый брал нож и каждый резал себе ладонь, после чего возвращался в строй.

Новый легион стоял под багровыми сигнами, на которых значилось:

«Leg XIII

Mort a Imperia»

«Смерть во имя Империи» – гордый лозунг, но как бы он не оказался правдивым.

Затем последовала речь Темного Императора, в которой он говорил, что вечная ночь, чума, голод и монстры с болот – это все происки северных магов. Он походил на одержимого демонами и кричал, что скоро всему этому придет конец, а кровь и пепел искупят грехопадение. Богиня Великая, как жутко и больно было все это слышать…