Когда запоют мертвецы - Уна Харт Страница 22

– Дрянь, – резко выдохнула Хельга и, развернувшись, ушла.

* * *

После ссоры девочка долго сидела в комнате батрачек и прислушивалась к тому, что происходит в бадстове. С детьми Хельга почти не разговаривала, но, судя по сопению и возне, семья вернулась к работе. Бьёрн выспрашивал у матушки, что произошло, но, получив в ответ только грозный рык, отправился сам искать Дису. Девочке тоже не хотелось пересказывать брату подробности ссоры, поэтому она взбила одеяло и забралась в него так, что со стороны в темноте и не заметно, что там лежит человек. Бьёрн несколько раз окликнул ее, но, не дождавшись ответа, вернулся к матушке.

Девочка дрожала от злости и страха. Каждый ребенок испытывает нечто похожее, поссорившись с родителями. Отстояв себя в одной битве, он начинает готовиться к следующей. Диса не знала, отступит ли мать окончательно или придумает другую каверзу: будет терзать ее голодом, велит батрачкам придержать дочь, чтобы выпороть, или запрет в доме, не дав ни глотка свежего воздуха. Родителям нужно, чтобы дети покорялись, пока живут с ними бок о бок. Как только сопротивление становится слишком сильным, значит, ребенка пора отпускать.

В комнатке Диса пролежала до самого возвращения батрачек, стараясь не шевелиться. Девушки удивились, застав в своей постели хозяйскую дочь, но та молча выскользнула из-под теплого одеяла и скрылась за дверью. В бадстове уже было темно, и все лежали в своих кроватях. Из угла, где спал Бьёрн, доносился его храп, удивительно мощный для такого паренька. Казалось, отец, уезжая, оставил свой храп сыну как напоминание о том, кто тут хозяин усадьбы. Матушка отвернулась лицом к стене. Диса слышала ее прерывистое дыхание. Кристин распласталась по всей кровати, так что пришлось растолкать ее, чтобы устроиться на краешке. Сестра спала до того крепко, что даже не поняла, что Диса вернулась, лишь сонно натянула себе на нос одеяло и скукожилась.

Спала Диса недолго – вскоре она проснулась, услышав чьи-то шаги. В темноте мелькала матушкина фигура. Хельга торопливо набросила на плечи теплый плащ и, всунув ноги в ботинки, скрылась за дверью, аккуратно придержав ее, чтобы не хлопнула. Сперва Диса подумала, что мать отправляется заглаживать свою вину перед преподобным Свейнном. Стоило представить, как Хельга униженно просит простить ее глупую дочь, как обещает пастору принести ему лучшие куски мяса от рождественских угощений, девочке стало дурно. Ну уж нет! Невзирая ни на какие ссоры у них в семье, ее мать не будет опускаться до такого!

Диса так и не разделась перед сном, так что ей оставалось только накинуть плащ и отыскать обувь. В темноте она никак не могла нашарить, куда скинула ботинки, так что влезла в первые попавшиеся. Судя по тому, как они сдавили ногу, это были сапожки Кристин.

Девочка выскользнула в метель. Снежные хлопья кружились вокруг коньков крыш, ветер гнал тучи, что заслоняли луну. Бурно шумело море. Следы на снегу можно было бы различить днем, но ночью сделать это было невозможно. Двор просматривался плохо. Диса уже собиралась вернуться в дом, как заметила слабый теплый огонек посреди метели. Дома арендаторов и рыбаков стояли так плотно друг к другу, что трудно было отличить один от другого, но она точно знала, в чьем окне сейчас горит свет. Девочка проводила в этом доме столько времени, что знала каждый его уголок. Гисли учил ее делать снасти и предсказывать шторм, ориентироваться по звездам и ловить рыбу без приманки. От него она узнала, как схорониться в снегу и выжить в лютый холод, если заблудился, хотя у них на юге не бывает настолько холодно. Гисли научил ее ничего не бояться. Сейчас же она почему-то испугалась этого зажженного окна и ночной тишины.

Но тем увереннее она двинулась навстречу тайне. Чем ближе подходила, тем лучше просматривались материны следы на снегу. В отличие от их собственного дома, жилище Гисли было пыльным и тесным. На подземном этаже жили овцы, так что в бадстове всегда пахло навозом, а снизу доносилось блеяние. Диса осторожно приоткрыла дверь и заглянула внутрь.

После ночной темноты даже слабо освещенная очагом бадстова просматривалась как на ладони. Хельга нашлась там. Гисли тоже. Оба были голыми. Со смесью страха и удивления Диса наблюдала, как прогибается тонкая матушкина фигура и смотрят вверх крупные плоские соски. Узловатые руки Гисли лежали на шее женщины, словно мужчина хотел задушить ее, но не решался. Он был обращен лицом к очагу, так что Диса могла видеть только широкую спину, поросшую светлыми волосами. Зато лицо матери могла рассмотреть во всех подробностях: брови сдвинуты, как от боли, рот плотно сжат, лоб и щеки покрывают капельки пота…

Диса закрыла дверь. Отчего-то она была уверена, что теперь можно не осторожничать: Хельга и Гисли так увлечены своим делом, что вряд ли заметят наблюдателя. Девочка вернулась в дом и улеглась в кровать, не чувствуя своего тела. О том, что нужно снять ботинки, она вспомнила, лишь когда испугалась, что ноги опухнут. Потом ей стало жарко. Кожа стала такой тонкой, что шерсть одеяла раздражала неимоверно. Одну руку Диса сунула в рот, остервенело отгрызая себе один за другим отросшие ногти. За этим занятием она и уснула.

* * *

Есть вещи, которые сложно держать в себе, особенно когда ты одиннадцатилетняя девочка. Наутро мать занималась Арни и делала вид, что никакой ссоры не было. Лицо у нее посвежело, а в глазах появился задорный блеск. В этот день Диса не сумела отправиться к морю. Со дня на день должны были явиться торговцы, поэтому времени, чтобы доделать одежду, оставалось совсем мало.

Голова у Дисы была тяжелой. Она выполняла работу бездумно, стараясь избавиться от воспоминаний о том, чему стала свидетельницей. Дети рано учатся понимать, что происходит между взрослыми по ночам: когда делишь одну бадстову, нужно быть слепым или недоумком, чтобы однажды не сообразить, что к чему. Сначала пабби карабкается на матушку, кряхтит на ней. Иногда после этого спустя девять месяцев на свет появляется новый ребенок, иногда нет. Что бывает, когда на матушку залезает кто-то другой, не ее муж, оставалось загадкой. Сколько бы Диса ни внушала себе, что это ее не касается, странное чувство пустоты и безысходности не покидало ее.

Она не собиралась никому ничего говорить. Даже матушка не должна была знать, что родная дочь подкараулила ее ночью. Но какой бы храброй ни была Диса, она по-прежнему оставалась маленькой девочкой, которую мучила невозможность поделиться секретом. Поэтому, застав Бьёрна во дворе за обработкой рыбьих шкур, она не смогла пройти мимо.

Брат был в приподнятом настроении и насвистывал себе под нос, будто и не вспоминая о вчерашней склоке. Его вообще не очень заботили женские дела. Иногда Дисе казалось, что, хотя Бьёрн живет с ними под одной крышей, он не знает ничего, что происходит внутри женского круга.

– Ты чего такая смурная, сестренка? Рождество скоро!

Дисе хотелось бы промолчать, притвориться веселой. Вместо этого она неожиданно для себя разрыдалась. Бьёрн растерялся. Кристин могла всплакнуть, если ударится или слишком устанет, но Диса не ныла никогда. Он отложил шкуры и неуклюже протянул сестре руки, давая обнять себя, уткнуться в кофту, пропахшую овцами и рыбой. Девочка простояла так, пока шерсть под ее носом не стала мокрой, потом отняла лицо от его плеча и выложила всю правду. По мере того, как Диса облегчала душу, лицо Бьёрна мрачнело. На лоб его набежала тень: недоверие сменялось злостью.