Ярко-алое - Анастасия Парфенова Страница 21

Такое знакомое, родное лицо. Длинные русые косы, высокие монгольские скулы. Мягкая фигура кормящей матери. Искреннее беспокойство в усталых, но по-прежнему ясных глазах.

Милава Ватари, жена Стефана, внука Богдана. Когда политика стала стеной, отделившей их от былого доверия? И была ли эта стена на месте и до того, как Тимур научился ее замечать?

— Мила, она — моя судьба. От себя самого не сбежишь.

Кирилл скорчил полную отвращения рожу. Взнузданный явным усилием гнев Стефана был куда более опасен, однако иного пути действительно не оставалось. Тимур улыбнулся своим озадаченным, рассерженным, ставшим вдруг такими опасными друзьям.

И приготовился врать.

К некоторому удивлению советника Канеко, унижаться до откровенной лжи ему пришлось гораздо реже, чем можно было ожидать. В основном потому, что никто так и не посмел напрямую потребовать объяснений. Самые близкие друзья проглотили историю о тайном романе с той же легкостью, что и удерживаемые на безопасном расстоянии журналисты. Однако если последние не оставляли попыток раскопать подробности, то старые боевые товарищи, точно сговорившись, предпочли не задавать лишних вопросов. Тимур не сразу сообразил, что большинство из них банально опасались оттолкнуть господина тайного советника. Особенно теперь, когда появился новый, ранее не учтенный фактор.

Канеко не знал, как относиться к очередному подтверждению несгибаемого расчета, что лежал в основе поступков деда Богдана и, следовательно, его семьи. Лет пять назад гордый полукровка, взятый под крыло Ватари, счел бы подобные махинации предательством. Лет пять назад этот полукровка был уверенным в своей правоте идиотом, не знавшим ни открытой войны, ни настоящего предательства, ни серьезной власти.

Лет пять назад за его спиной не пряталась перепуганная, уязвимая женщина.

Сам себе удивляясь, Тимур обнаружил, что готов латать пошатнувшиеся отношения совсем не для того, чтобы сохранить дружбу. Он продолжил спарринги со Стефаном, спрашивал совета у Богдана, учил Рустама писать программы — просто потому, что не мог позволить себе потерять поддержку семьи Ватари. Играя у ног Милавы с ее годовалым сыном, он смотрел в глаза девушки, которая когда-то была смыслом жизни, и заставлял себя не напрягаться под ее прикосновением.

— Бедный ты мой, бедный. Устал? — Мила привычно проводила ладонью по русым кудрям.

— Да, — так же привычно отвечал он. — У тебя здесь так ясно. И тихо. Как раньше.

И Милава чуть расслаблялась, видя, что непредсказуемый, опасный, до боли родной мальчишка по-прежнему горой встанет за нее. За ее сына. Ее семью.

Тимур закрывал глаза и думал о том, как прирастают к лицу маски. Как, заставляя себя верить, будто чувства есть на самом деле, можно превратить их в реальность, не менее весомую, нежели голые скалы Аканы. Достаточно весомую, чтобы остановить занесенную для удара руку.

А позже, на полигоне, сидя после плановых учений на поваленном сосновом стволе, он ловил брошенное меткой рукой пиво. Замирал под иронично-понимающим взглядом Иштвана. Старший брат Стефана рассорился с семьей из-за расхождения по политическим вопросам. А точнее, как считал Тимур, когда перестал позволять в интересах этих самых вопросов себя использовать. Иштван поддерживал деда Богдана в плетении подпольных сетей, в повстанческих налетах, в открытых военных столкновениях. Но что-то сломалось, когда патриарх семейства получил наконец официальную власть. Лишь теперь Тимур начал по-настоящему понимать, что заставило наследника Ватари хлопнуть дверью. И чего стоило ему оборвать отношения с дедом, дядьями, братьями.

Канеко непреклонным и одновременно извиняющимся жестом отсалютовал старшему другу. Жарко вступил в обсуждение последней тактической игры, в которой они вдвоем выступали против боевой группы Кирилла Орлова. Он не мог позволить себе прежней упрямой веры. Но как же приятно было ощутить, что не вся предыдущая жизнь оказалась необратимо потеряна вместе с жизнью Нобору.

Или вместе с глотком из чаши на вершине туманной горы?