Синий взгляд Смерти. Рассвет. Часть третья - Вера Камша Страница 20

– Да будет так, – согласилась Мэллит. – Я не стану спрашивать о ненавидящих, если бы их можно было назвать, первородный это бы сделал.

– Вами нельзя не восхищаться. И последнее, о чем я считаю нужным сказать. Я никому не позволю распоряжаться вашей с Селиной судьбой. Возможно, кому-то из вас попробуют хитростью или силой навязать нежелательное замужество, в этом случае Герхард вывезет вас в Альт-Вельдер, а я, если потребуется, объявлю о своей помолвке или тайной женитьбе.

– Полковник Придд – герцог, а мы…

– Вас поручил моим заботам маршал Савиньяк, спасший счастье моей сестры и дорогого мне человека. То, что он спасает Талиг, очевидно уже год. Я бы сделал все, чтобы исполнить просьбу Проэмперадора, даже не будь того, что нас с вами связывает.

– Оно есть! – Как ничтожная позабыла о том, что и она не бессильна? Добрый Дювье отдал ей звезду, словно упавшую с зимнего неба! Теперь гоганни знала, что это адрианова эспера и она хранит от многого. – Первородный получил приказ Проэмперадора, он будет докладывать об исполнении?

– Именно это я и делал, когда появились вы.

– Приложите к докладу звезду из серебра. – Сколь умны были те, кто придумал стягивать зимние платья лентой у горла! Мэллит торопливо развязала ворот, доставая память о добре и надежду. – Если б ничтожная могла вновь стать Щитом, она бы им стала! Мне сказали – эта вещь может спасти, ведь ее создал ставший святым воин.

Зимняя искра падает в мужскую ладонь, и сердце летит вниз, будто на качелях. Боль в груди, стук копыт, запах дыма и полыни, но в этой комнате пахнет иными травами.

– Это в самом деле адрианова эспера, сударыня. Ей нет цены.

– Она поможет?

– В некоторых случаях – вне всякого сомнения. Вы не желаете написать маршалу Савиньяку лично?

– Я должна вернуться к подруге и выслушать наставления Герхарда, а полковника Придда ждет генерал.

– В таком случае напишу я. Баронесса, к моему глубокому сожалению, мне придется вас покинуть. – Полковник улыбнулся, и Мэллит не смогла вспомнить, видела ли она эту улыбку раньше. – Вам не приходило в голову, как мы похожи? И вы, и я часто говорим так, что другие чувствуют себя с нами странно, но вы хотя бы гоганни, а я стал таким среди своих.

– Ничтожная Мэллит в доме отца отца своего молчала и читала, только об этом никто не знал, ведь Кубьерта для женщин запретна.

– Значит, наше сходство еще глубже. Когда в Старой Придде я передал вам слова, сказанные моему брату герцогом Алва, я хотел вам помочь, но не надеялся, что мне это удастся. Теперь вы хотите жить, не желаете лжи, даже утешительной, и тревожитесь за других. Я обещаю не скрывать от вас правду, даже если она будет несправедливой и страшной, а вы обещайте не верить черным вестям, пока не получите от меня подтверждения.

– Я обещаю, – давая зарок, смотрят в ару, но что делать, когда ара мертва? Гоганни подняла голову и поймала взгляд первородного. – Черные вести, что придут без разрешения полковника Придда, будут изгнаны, как дворовые псы с кухонь и «гуси» из Франциск-Вельде, а черные вести о полковнике Придде не смогут войти.

4

Неживой яркий свет подчеркивает нарисованные пожары, а пожары за спиной, если ты не бежишь и не прокопчен, придают значительности, даже если поджигают и тушат другие. Они были значительны – одинаковые Окделлы на одинаковых белых линарцах, чуть ли не рота Рокслеев, Пьер-Луи с чужими сыновьями, Анри-Гийом с детьми и внуками, Борны, но эти подожгли на самом деле, как и горячащий могучего жеребца черный всадник. Сильвестр верхом?! Не только, еще и Штанцлер!

Кансилльер в золотом с горностаевой оторочкой одеянии вздымал на дыбы роскошного зильбера, дальше тянулось нечто многофигурное. Ли было решил, что перед ним Совет Лучших Людей, а оно оказалось дотошно выписанной дракой. Совершенно чужой. Незнакомые, но, несомненно, государственные мужи в богатых одеяниях друг друга тузили, пихали, пинали, дергали за волосы, парики и воротники. Чайками парили бумажные листы, летели чернильные брызги, валились песочные часы и вазы. Некто лохматый вцепился в усатого, тот ухватился за картину с чьим-то триумфом, картина покосилась, обещая покарать обидчиков. Статуя в соседней нише уже покарала – из-под белых осколков виднелась неловко вывернутая нога без башмака, а на переднем плане взлетал огромный башмак без ноги, запущенный кем-то невидимым в полного господина с перекошенной мордой, едва не принятого Савиньяком за покойного Фердинанда. Идущую в бой простоволосую ведьму со скрюченными пальцами принять за Катарину было немыслимо, но она точно кого-то напоминала, как и пара набычившихся клириков – эти, похоже, собрались в прямом смысле бодаться. Лионель усмехнулся и быстро пошел вперед, изредка поглядывая на становящуюся все омерзительней живопись. Это не было Старым Арсеналом, это не было Старой Приддой, этого не могло было нигде, но было, висело, блестело золочеными рамами. Тщательно выписанные двуногие подглядывали в замочные скважины, пинали щенков, крушили монументы, воздевали указующие персты, что-то подписывали, кого-то, с позволения сказать, любили… Окажись здесь герцогиня Колиньяр, она застряла бы у такой «любви» надолго, разумеется, если б разгуливала в одиночестве.

Поворот, уже третий по счету, – похоже, галерея опоясывает немалое здание. В Старом Арсенале лишь одна глухая стена, а здесь по-прежнему ни дверей, ни окон, только светильники с потолка свисают. Сапоги стучат по черно-белым мозаикам, если поблизости кто-то есть, он уже услышал или вот-вот услышит, и пусть его. Идем дальше, к чему-то затянутому холстом; из-под серой тряпки выглядывает нечто вроде корня, щупальца или змеиного хвоста. Победитель Дракона, скорее всего. Хвост поверженного чудища, как мог, мстил художникам и скульпторам, не влезая в щиты и гербовые медальоны. Проще всего было его подвернуть, но преемники Франциска, профукав главное, цеплялись за ерунду, а марагонец поместил на герб прямохвостого дракона, к тому же здоровенного. Победитель был куда меньше.

Первый Оллар исходил из того, что затоптать ящерицу дело нехитрое, а законы геральдики для короля были не важнее других им отброшенных правил. Не отучи эсператисты к тому времени художников рисовать, герб нового Талига вышел бы просто замечательным, а так королевство осталось со словно бы намалеванными малолеткой человечком и длиннющим вараном. Чтобы обозвать его лягушкой, нужно было родиться дриксом.

Лебедю услышать про себя «гусь» наверняка обидно, но обругать его курицей может только осел. Надо будет подкинуть матери историю про осла, собравшегося кого-то оскорбить, кого именно, пусть выбирает сама, ослов вокруг хватает, ослиной ярости тем паче… Почему-то вспомнилась Фрида, и маршал еще прибавил шагу, стараясь не замечать заполонивших стены картин, но яркие краски били по глазам. Когда до занавешенного герба осталось всего ничего, Лионель понял, что был несправедлив к мазилам пока еще прошлого Круга. Бездарность и безграмотность, если мастер изображает мерзости, сродни отсутствию зубов у ядовитой твари: и хочет отравить, а не выходит, разве кто сдуру облизнет.