Туманы Авалона - Мэрион Зиммер Брэдли Страница 20

– А, Горлойс! Да я притомился от бормотания священника и вышел подышать свежим воздухом, подальше от набожной тарабарщины. Тут-то на меня и натолкнулась твоя супруга, вздорная болтовня достойных матрон ей, видно, тоже по вкусу не пришлась. Госпожа, благодарю тебя, – проговорил он, сдержанно поклонился и зашагал прочь. Молодая женщина заметила, что Утер старательно прячет лицо от света факелов.

Оставшись наедине с женой, Горлойс окинул ее гневным, подозрительным взглядом. И жестом велел идти впереди.

– Госпожа моя, тебе бы постараться избегать сплетен, я, кажется, велел тебе держаться от Утера подальше. Репутация его такова, что целомудренную женщину не должны заставать с ним в беседе с глазу на глаз.

– Вот, значит, что ты обо мне думаешь, – негодующе бросила Игрейна, оборачиваясь. – По-твоему, я из тех женщин, что тайком убегут из дому, чтобы совокупляться в полях с незнакомым мужчиной, точно дикие звери? По-твоему, я возлежала с ним на ветке дерева, точно птица лесная? Не хочешь ли осмотреть мое платье, уж не помялось ли оно от возни вдвоем на земле?

Горлойс поднял руку и ударил жену по губам – впрочем, не то чтобы сильно.

– Не смей со мной препираться! Я приказал тебе держаться от него подальше: так повинуйся! Я почитаю тебя и честной и целомудренной, но с этим мужчиной тебя наедине не оставлю, равно как и не хочу, чтобы женщины на твой счет языки чесали!

– Вот уж и впрямь нет воображения порочнее, чем у добродетельной матроны, вот разве что у священника, – яростно отозвалась Игрейна. Она вытерла рот: при ударе Горлойса она больно прикусила губу. – Да как ты смеешь поднимать на меня руку? Когда я изменю тебе, можешь избить меня хоть до смерти, а за разговоры не тронь! Во имя всех Богов, ты что, думаешь, мы тут о любви ворковали?

– Так о чем же ты беседовала с этим распутником в такой час, во имя Господа?

– О многом, – отозвалась Игрейна, – главным образом об Амброзии в Небесах, и… да, о Небесах и надежде, что ждет человека в загробной жизни.

Горлойс смерил ее недовольно-скептическим взглядом.

– Вот уж сомневаюсь, при том что он даже до конца мессы досидеть не смог, хотя бы из почтения к покойному!

– Да его затошнило – как и меня, кстати, – от этих скорбных псалмов, точно священники оплакивали последнего из мужей, а не лучшего из королей!

– Перед лицом Господа все люди – жалкие грешники, Игрейна, и в глазах Христа король ничем не лучше прочих смертных.

– Да, конечно, – досадливо бросила она. – Слышала я, как твердят об этом ваши священники, а еще они ни времени, ни трудов не жалеют, убеждая нас всех, что Господь есть любовь и наш добрый отец в Небесах. Однако замечаю я, что они очень стараются не попасть к нему в руки и оплакивают ушедших в обитель вечного отдохновения в точности как тех, кого приносят в жертву на кровавом алтаре самой Великой госпожи Ворон! Говорю тебе, Утер и я беседовали о том, что священникам известно о Небесах, и, сдается мне, не слишком-то они сведущи!

– Если вы с Утером и впрямь толковали о религии, так готов поручиться, что с этим человеком такое приключилось впервой, – проворчал Горлойс.

– Он плакал, Горлойс, плакал о короле, который был ему все равно как отец, – отвечала Игрейна, вот теперь она рассердилась всерьез. – А если сидеть и слушать душераздирающее мяуканье святых отцов означает выказывать почтение к покойному, так избавьте меня от такого почтения! Я позавидовала Утеру, ибо он – мужчина и может приходить и уходить по своему желанию; воистину, родись я мужчиной, уж я бы не стала сидеть и покорно внимать всей этой чепухе! Да только мне уйти не дозволялось, раз уж меня пригнали в церковь по слову мужчины, который больше думает о псалмах и священниках, нежели о мертвом!

Они уже дошли до дверей дома. Горлойс, с лицом, потемневшим от ярости, свирепо толкнул жену внутрь.

– Не смей со мной так разговаривать, леди, или я изобью тебя всерьез.

Игрейна оскалила зубы, точно преследующая добычу кошка, и прошипела:

– Только дотронься до меня себе на беду, Горлойс, и я научу тебя, что дочь Священного острова – не раба мужчины и не прислужница!

Горлойс открыл было рот, вознамерившись свирепо возразить, и на мгновение Игрейне показалось, что муж, чего доброго, и впрямь вновь ее ударит. Но тот с усилием сдержал гнев и отвернулся.

– Не должно мне стоять в дверях и препираться, в то время как тело короля моего и повелителя еще не погребено. Нынче можешь заночевать здесь, если одной тебе не страшно; если боишься, я прикажу проводить тебя в дом Эктория, к Флавилле. Мои люди и я станем поститься и молиться до завтрашнего утра, а тогда, на рассвете, Амброзия предадут земле.

Игрейна оглянулась на мужа – удивленно и с непривычным, нарастающим презрением. Итак, из страха перед призраком умершего – пусть даже Горлойс употреблял иное слово и считал это проявлением почтения – он не станет ни есть, ни пить, ни возлежать с женщиной, пока короля не похоронят. Христиане уверяли, что вполне свободны от предрассудков друидов, зато пребывали во власти своих собственных, на взгляд Игрейны, куда более удручающих, ибо шли вразрез с природой. Внезапно она несказанно обрадовалась тому, что нынче ночью ей не придется разделять ложе с Горлойсом.

– Нет, – заверила она, – одиночества я не боюсь.