Ткач иллюзий - Эва Бялоленьская Страница 20

Прикосновение к локтю вырвало Камушка из задумчивости. Рыжий улыбался ему дружески, хотя и слегка кривовато из-за распухшей губы. А потом он поинтересовался, совершенно свободно складывая пальцы в языке жестов:

«Нравится?»

Необыкновенный художник был намного старше Камушка, который на глаз дал ему девятнадцать, а может, даже целых двадцать лет. К удивлению мальчика, оказалось, что они забрели в густонаселенную местность, где в основном обитали люди, подобные ему — отгороженные от мира стеной тишины. Монета поселился тут уже добрых пару лет назад и за это время успел овладеть таким способом общения. Он был не только художником, но и местным учителем.

* * *

Повелитель ветров Нимал, прозываемый Медным, как раз мылся перед домом, когда увидел своего сына, приближавшегося в сопровождении подозрительной парочки. Чужаки выглядели так, будто в течение долгого времени не видели ни мыла, ни гребня. А Монета, в свою очередь, демонстрировал миру свежий синяк под глазом и разбитую губу. Но вскоре оказалось, что оные грязноватые неодинаковые близнецы на самом деле — спасители молодого художника.

— Это так обидно, отец… Исключительно мало в наше время людей, которые могут оценить новаторство в живописи. Зато особенно много таких, что охотно дадут кому-то в зубы только потому, что он отличается от них цветом волос. — Юноша с отвращением подытожил свой рассказ.

Медный с интересом приглядывался к гостям. Забавная компания, что уж тут говорить… Понурый вечно скалит зубы в дерзкой усмешке, так и пышет бодростью и озорством. Его имя — просто совершенная ошибка, гораздо больше оно подошло бы брату, который все время прячется за его спиной, а смотрит недоверчиво и тревожно. Камушек… При таком росте прозвище уж больно скромное. Парень торчит из-под него как из-под слишком короткого одеяльца.

— Мне почему-то кажется, что в последнее время вам не очень-то везло, — сказал мужчина.

— Да бросьте, — дерзко возразил близнец с челкой, а кудрявый понуро глянул из-за его плеча. — Совсем даже неплохо. Тепло, и на голову не капает. А улитки в этом году уродились просто на диво.

Медный рассмеялся:

— Однако прежде чем вы снова отправитесь на охоту за улитками, мы с удовольствием вас накормим. А если нужна работа, так она тоже всегда найдется. Что вы умеете делать?

— Я умею кур ловить, а он читать. И писать. И стучать по горшкам.

Этот мальчишка решительно был очень необычным, но Медному он начинал нравиться.

— У вас семья-то есть какая-нибудь?

— Есть, только далеко. Очень далеко.

Больше он не стал выпытывать. Будет еще время для этого. А сейчас следовало прежде всего накормить ребят и уговорить их остаться. Но уже по первому впечатлению можно было понять, что в их жизни что-то сломалось. Если они и дальше будут бродяжничать, то плохо кончат.

* * *

Камушку хотелось исчезнуть. Зарыться под землю, как крот, или улететь. Все, что угодно, лишь бы с глаз долой от этого рыжего мужика. Когда они подошли к дому, отец Монеты, обнаженный по пояс, как раз мылся в бадье, выставленной у порога. То, что мальчик принял в первое мгновение за облегающую рубашку с замысловатыми узорами, оказалось обширной и необыкновенно сложной татуировкой, покрывавшей весь торс и широкие плечи хозяина. Очарованный этим зрелищем, Камушек разглядывал прекрасные точные рисунки. С левого плеча к груди вытягивал иссиня-черные щупальца осьминог. По животу плыла черная галера с пурпурным парусом, а вокруг нее выскакивали из волн дельфины. Верхнюю часть рук оплетали морские змеи, ухватившие друг друга за хвосты. Перед мальчиком, несомненно, стоял бывший моряк, осевший на земле.

Оставалось только тайной, почему нортландец выбрал Ленгорхию вместо своего родного края.

Тем большим ударом оказалось открытие того, к кому именно его привела судьба — эта вредная скотинка. Когда Медный подошел поближе, Камушек заметил то, что раньше ускользнуло от его внимания. Кто-то удалил краситель с одного щупальца осьминога и незаметно добавил к общей композиции чуждую ей деталь — черный кружок размером не больше отпечатка самой маленькой рюмочки с размещенным посредине знаком — корабликом. Хоть день был жаркий, Камушек содрогнулся от головы до пят. На короткое мгновение его охватило такое ощущение, будто он совершенно прозрачен, и каждая косточка в нем видна, каждая мысль, чувство и каждый его проступок. С огромным трудом он подавил в себе желание тут же удрать. «Может, это всего лишь сон», — безнадежно подумал он, закрывая глаза. К сожалению, когда он снова поднял веки, маг по-прежнему стоял перед ним. Да еще не ленгорхийский маг! По счастью, Повелители ветров не принадлежали к числу тех магов, которые читают мысли, поэтому еще оставалась надежда, что личность Камушка не будет сразу же открыта.

* * *

Поселение, окруженное редким сосновым лесочком, выглядело необычно. Трудно назвать деревней полтора десятка хаток, утопающих в цветах и разбросанных на довольно ограниченном пространстве. Колодец, несколько огородов, один загон с птицей, другой с кроликами — вот и все. В этом было что-то странное, хотя с первого взгляда трудно понять, что именно. Это место не похоже было ни на летнюю резиденцию какого-нибудь богача, ни на хозяйственные постройки. Не видно ни обработанных полей, ни загонов для скота, ни каких-то крупных мастерских. Удивляло и полное отсутствие заборов и крепостных стен, поскольку нельзя же всерьез говорить об окружающем поселение дерновом вале. Он был едва ли выше колен и не остановил бы даже кролика, не говоря уже о злоумышленнике.

Монета повел своих гостей между домами. Они проходили мимо взрослых, занятых разными работами, и играющих детей. Один ребенок сидел на траве перед домом, обвязанный за талию шнуром, прикрепленным другим конном к столбику крыльца. Камушек с недоверием смотрел на эту сценку. Это был старый способ, которым заработавшиеся матери ограждали от опасности непослушных детей, но этому ребенку было уже, по крайней мере, семь лет, и очень странно, что с ним до сих пор обращались, как с неразумным щенком.

Монета, видно, заметил удивление Камушка и пояснил:

«Он не видит. А тут он новенький, и ему еще нужно помогать».

Но это было не последнее диво за день. Полдень давно миновал, а до ужина было еще далеко, поэтому в кухне они застали только одну девушку, работавшую за длинным столом. Она с улыбкой приветствовала Монету, с любопытством глянула на чужаков. Потом дунула на темную челку, которая лезла ей в глаза, а когда это не помогло, отвела прядку предплечьем…

И тогда Камушка вдруг осенило, и он вспомнил точно такой же жест, который видел семь или восемь лет назад.

Одно из первых явственных воспоминаний детства было связано у него с одним ветреным днем, когда он, крайне разобиженный и расстроенный, сидел под изгородью у края дороги. Деревенская ребятня снова не приняла его в общую игру. Его опять обсмеяли и прогнали, поэтому он искренне желал своим преследователям, чтоб у них в животах завелись жабы. Он все время вспоминал свои обиды, страшно жалея самого себя. И тогда заметил ту парочку. Они шли по дороге с юга. Облик старца с годами стерся из памяти Камушка. Ему он показался очень высоким. Дорожный плащ, который теребил ветер, поднимался на его плечах, точно огромное крыло. Мужчина опирался на длинный посох. Половину его лица ото лба до кончика носа скрывала темная повязка. Руку он держал на плече ребенка, служившего ему поводырем. Из-за коротких волос трудно было понять, мальчик это или девочка. Маленький Камушек все-таки решил, что девочка. Ни один мальчишка не повесил бы себе на шею венок из полевых цветов. Когда бродяги проходили рядом, малышка с любопытством глянула на Камушка и подняла руку, чтобы убрать с глаз черную прядь. И тогда он увидел, что предплечье у нее наполовину короче обычного, а ладонь замещена деревянной вилкой. Ветер подул сильнее, поднял тучу пыли и песка, который попал Камушку в глаза. А когда он протер их, уже ни старца, ни девочки видно не было. Они пропали где-то между хатами. Но Камушек долгие годы помнил о том маленьком поводыре, с которым судьба обошлась так же жестоко, как с ним самим. Он перестал жалеть себя, но уже не искал дружбы с ровесниками. Вместо этого он тяжело работал, что одновременно и радовало, и слегка беспокоило Белобрысого.