Окно в Европу - Михаил Ахманов Страница 2

– Помянем чезу Хенеб-ка, моего командира, – сказал Хайло и поднял кружку. – Он сейчас в Полях Иалу и, как всякий честный воин, тоже медком пробавляется. А пьет его не иначе как из черепа ассира… Ассиров он крепко не жаловал!

– Ассирр трруп, трруп! – завопил попугай так неожиданно и громко, что молодцы с Торжища подавились пирогом.

Четверо собутыльников, оставив ссоры и раздоры, подняли кружки, выпили в память Хенеб-ка и закусили салом. Потом урядник, слывший мужчиной любопытным, с большой тягой к географии, спросил:

– Поля Иалу – это где?

– На том свете, – пояснил Хайло и ткнул пальцем в Марка Троцкуса. – Латыняне вот в пещеры к Плутосу идут, норвеги – на пир в Валькалу, а нас, как лапти откинем, Морана утащит. Чезу мой из египтян. Значит, к Осирусу подался, в эти самые Поля.

– Непорядок, – грустно молвил Филимон. – Это что же получается? Жили-бедовали вместе, а как преставились, так разошлись! Кто в поля, кто в пещеры, кто на пир… Нехорошо!

– Нехорошо, – согласился Троцкус. – Пролетарии всех стран должны объединяться на том и на этом свете. Предлагаю выпить за солидарность!

– За что? – с подозрением спросил Филимон.

– За дружество, – пояснил Хайло. Как человек, побывавший в дальних просвещенных странах, он нахватался всяких умных слов, хотя с грамотеем Марком тягаться не мог. Марк Троцкус, в прошлом – политик, юрист и литератор, был социалистом и приверженцем демократии, за что его в Риме чуть не распяли, но, подумав, заменили казнь штрафом в пять тысяч денариев и бессрочным изгнанием. Впрочем, то была темная история, излагаемая Троцкусом в разных вариантах. Правду он не рассказывал даже Хайлу, хоть имел на него определенные виды.

– За дружество мы всегда готовы, – произнес урядник, расправив усы. – Точно, Кирьяк?

– Гхт-ввы, – подтвердил бобыль. – Всехта!

Выпили, закусили огурцом.

– Кныш, старый леший! – позвал Хайло. – Еще браги тащи! И орехов грецких попугаю! Видишь, птица некормленая сидит, как хазарин в порубе!

– Оррехи! – выкрикнул попугай и с энтузиазмом добавил: – Хазаррам смеррть, смеррть!

Суздальский купец из новых русских, угощавшийся у стойки, сморщил нос и пробурчал:

– Эта мерзость клювастая когда-нибудь заткнется?

Война с хазарами в степях Азова отгремела десять лет назад и стоила Киеву многих погибших и многих мешков с серебряными кунами. Позорная дань для обширной державы, и не только по причине поражения. Налоги росли, народ выказывал недовольство, а кое-где бунтовал, вешал сборщиков и жег боярские усадьбы, по дорогам и рекам гуляла лихая вольница, но такую беду можно было пережить – мало ли случалось бунтов на Руси! Однако каган хазарский еще пожелал, чтобы купцам, торговавшим с Хазарией, помех не чинили и мзды и пошлин с них не брали. Хазария предлагала кожи, скот, рыбу, коней и топливо из земляного масла – в обмен на зерно и лес, железо, серебро, пушнину и льняные ткани. Торговля была выгодной, купцы богатели, откупали лесные угодья да уральские прииски, возводили хоромы в Киеве, Твери и Суздале, а чад своих посылали в науку к латынянам. Злобились на них все: и боярство, и княжьи посадники с чиновниками, и простой народ. По злобе и прозвали новыми русскими, будто поставив на них грязную метку. Напоминала она о том, что истинно русскому человеку с хазарином не по пути.

Хайло повернулся и, уперев руки в бока, смерил суздальца грозным взглядом.

– Птичка моя тебе не нравится? Не те речи ведет? Так не слушай! Пшел вон, хазарский прихвостень! – И добавил пару слов на египетском.

Спорить с Хайлом купец не решился и в сопровождении компаньона живо покинул кабак. И то сказать, с княжим десятником не поспоришь! Тем более что плечи у десятника саженные, а кулаки что гири.

– Ты ему что сказал? – поинтересовался Филимон. – На этом, на ехипетском?

– Плюю на мумию твоего отца, – перевел Хайло.

– Отца! Надо же! А у нас все больше по матери посылают, – произнес урядник и замурлыкал: – Расея, моя Расея, от Волги до Енисея…

Кныш принес выпивку и блюдце с чищеными орехами, шваркнул на стол и пробурчал:

– Ты, Хайло Одихмантич, всех клиентов мне разгонишь!

– Инхапи, – поправил десятник, – нынче я Инхапи. А с клиентами сегодня перебьешься, старый пень. Не часто я у тебя гуляю.

Выпили, закусили ветчиной и салом. Попугай прыгнул на стол и с довольным урчанием принялся клевать орехи. Филимон, знавший, как потрафить приятелю, сказал:

– А правда ли, что в Ехипте одна река, а окрест нее пустыня? И в пустыне той водится зверь скорпион?

Хайлу только того и нужно было. Роняя иногда слезинки, стал он вспоминать былое, каменоломню в жарких краях, побег из этого узилища, переправу через Нил, схватки с ассирами и оборону Мемфиса. Танки шли на город четырьмя колоннами, с севера и востока, а на восточной окраине и укрепились бойцы Хенеб-ка. Сидели в наскоро отрытых окопах и траншеях вместе с городскими ополченцами да метали гранаты, а то, обвязавшись ими, ложились под гусеницы, чтоб не пропустить ассиров к батарее. Батарея была последней надеждой, там командовал Рени, юный знаменосец [2], бил по танкам из шести стволов прямой наводкой. Рени повезло – уцелел, а все остальные офицеры пали – Хоремджет, который держал левый фланг, и Левкипп-афинянин, что бился на правом, и Пианхи с Мерирой. Чезу Хенеб-ка погиб в штыковом бою, когда ассиры бросили в сражение пехоту и завязалась схватка в траншеях. На теле его было восемь колотых ран.

Вспоминал об этом Хайло Одихмантьевич, и капали в кружку с брагой его скупые слезы. Что осталось ему от тех дней, от славных дел и былых товарищей? Память, только память! Ну, еще заморская птица, невиданная на Руси, да осколок снаряда, засевший под ребрами… Но, с другой стороны, не имей Хайло боевого опыта и воинской сноровки, не стал бы он княжим десятником в Киеве, а куковал бы в родном своем Новеграде приказчиком какого-нибудь купчишки. Это в лучшем случае, а в худшем – спился бы и попрошайничал на капище, у изваяний богов.

– Велик мир, и чудные дела в нем творятся, – молвил урядник, выслушав – уже не в первый раз! – историю приятеля.

Хайло вздохнул.

– Нынче мнится мне, что те дела – как сон, что проходит без пользы, – отозвался он, наполняя кружку. – Бились, бились с ассирами, и что?… Египет на месте, и ассирская держава тоже. Про нашу и поминать нечего. У нас все тихо, не считая драчки с хазарами.

– Однако мир все-таки меняется, – возразил Марк Троцкус. – Про Ассирию не скажу, гадючник известный, а Египет уже не тот. Совсем не тот!

– И чего же такого в нем переменилось? – спросил любопытный Филимон.