Та, которой могло не быть - Кира Леви Страница 2

Я встала и прошла мимо своего, ещё пять минут назад, мужчины, а теперь, по-видимому, бывшего. Закрыла дверь в ванную на щеколду и включила воду. Вот теперь можно и дать волю слезам. Горьким, обидным, разрушительным, выворачивающим наизнанку... За шумом воды и собственным водопадом из слёз не услышала, как хлопнула входная дверь, закрываясь за тем, кто был для меня родным человеком целых восемь лет. Выйдя из ванной, первым делом заглянула в прихожую. Ключи лежали на столике, там, где я и велела их оставить... Значит, возвращаться не собирается.

И всё-таки Алёша добился своего. Теперь мне точно придётся уволиться, чтобы перейти на другую, высокооплачиваемую работу, потому как платить по счетам за квартиру, заправлять машину, одеваться и питаться не получится с зарплатой врача городской поликлиники, не имея крепкого плеча рядом.

Стук в дверь заставил меня вынырнуть из мыслей-воспоминаний, сбросить оцепенение и вернуться в свой участковый кабинет приёма. Сегодня я ещё врач! Настойчивый стук повторился.

— Войдите! — крикнула я, садясь за свой стол и вынимая фонендоскоп из верхнего ящика стола.

— Мира Андреевна, можно? — в дверном приёме появилась сначала голова, а потом зашло и всё тело Аглаи Дормидонтовны — боевой старушки, бывшей актрисы театра и кино. Теперь одинокой, позабытой, заброшенной старой женщины с гипертонической болезнью и стенокардией. Я бросила взгляд на часы над дверью. До начала приёма оставалось двадцать минут, но не будешь же заставлять её ждать всё это время.

— Проходите, Аглая Дормидонтовна, что вас привело ко мне сегодня? Мы же договаривались на среду, а сегодня понедельник.

Я взяла с полочки тонометр для измерения давления и словила её руку, которой она очень любила театрально жестикулировать при разговоре.

— Давайте измеряем давление и посчитаем пульс, а потом вы мне всё расскажете. Давление и пульс оказались в норме, соответственно её возрасту.

— Дорогая, Мира Андреевна, а я пришла пригласить вас на свадьбу, — старушка улыбнулась, и на её щеках заиграли ямочки.

— Приятная новость, и кто же этот герой, что смог завоевать ваше сердце? — я искренне обрадовалась за Аглаю. Одиночество очень печально, особенно в пожилом возрасте. Не хотелось бы мне испытать его на себе. И снова вспомнился ушедший Алексей. Детей мы не родили, потому что для него было ещё рано, а теперь, видимо, для нас уже поздно. И осталась я одна. «Какие твои годы? — скажут оптимисты. — Всё ещё будет!» А если так, как у этой бодренькой старушки? Ведь и она не думала при том количестве поклонников, любовников и желающих быть рядом, что к пенсии останется одна-одинёшенька.

— Да вы его знаете! — развеселилась женщина и выудила из ридикюля приглашение. — Мы и вас, Верочка, приглашаем, — повернулась она к медсестре, которая с интересом слушала пациентку.

Я взяла пригласительную открытку с изображением двух колец и белых голубей, стоящих на этих кольцах и прижимающихся друг к другу ярко-розовыми клювами. Странный вкус у художника, ну да впрочем... Я открыла открытку и прочитала, что на бракосочетание нас приглашают Кирилл Федосеевич и Аглая Дормидонтовна.

— Кирилл Федосеевич — счастливый жених? — улыбнулась, видя, как засветились от счастья глаза женщины. — Ох, только вы поаккуратней со счастливыми и радостными моментами. Наш бравый лётчик недавно перенес инфаркт. Сейчас у него реабилитационный период, — оказывается, и жениха я очень хорошо знала. Мой пациент! Уж не в очереди ли ко мне на приём они познакомились?

— Да, наша драгоценная Мира Андреевна, знаю, — она достала второй пригласительный и протянула Верочке. — Мы и вас будем ждать, Верочка. Вы для нас обоих стали, как семья. Приходите обязательно, будет чудесная пирушка, а после поедем на дачу. Красота! Бабье лето подарит нам прекрасную возможность насладиться природой. Помните, как у Ольги Берггольц?

«Есть время природы особого света,

Неяркого солнца, нежнейшего зноя.

Оно называется бабье лето,

И в прелести спорит с самою весною»

— Я приеду, обещаю, — погладила женщину по руке, которую она мне протянула. Прекрасное настроение пациентки передалось и мне. Есть люди, которые способны одарить радостью окружающих, и Аглая — одна из них.

— Спасибо, будем ждать, — Аглая Дормидонтовна лучезарно улыбнулась и, одарив нас на прощание поклоном, достойным сцены, ушла.

Верочка тяжело вздохнула и ткнула пальцем ей вслед.

— Вот, видите, что у нас творится на участке, а вы уйти хотите!

— Вера, а что творится? Это всего лишь жизнь! Видите, люди женятся! Готовьтесь, на свадьбе гулять будем. Не забыть бы аптечку с собой прихватить, а то радость тоже может быть фатальной.

Рабочий день пролетел, насыщенный будничными заботами. Ну, всё, последний пациент принят, можно идти к главному врачу с заявлением об увольнении.

Я шла по коридору и здоровалась в ответ со всем медперсоналом, что встречался мне на пути.

Вот и приёмная. Секретарь, дородная женщина с накладным шиньоном, строго посмотрела на входящего, но, рассмотрев меня из-за толстых стёкол очков, заулыбалась и поднялась мне навстречу.

— Сидите, сидите, Фаина Борисовна. Главный у себя? — махнула рукой, предупреждая, чтобы она не вставала.

— Мира Андреевна, в отпуск собрались? — кивнула секретарь головой в направлении моего заявления, скрученного трубочкой. Лист бумаги словно жёг мне руки, и спокойно его удерживать уже не было сил.

— Почти, — уклончиво ответила, предполагая, что услышу такой же концерт, как мне устроила Верочка.

Секретарь нажала кнопку прямой связи и громко, чётко доложила главному врачу о моём приходе. В ответ я услышала басовитый голос главного, разрешающего войти, чем я не преминула воспользоваться. Добротная дверь с кое-где облупившимся лаком открылась в обычный затрапезный кабинет руководителя эпохи Советского Союза. Только на полированном двухтумбовом столе стоял новенький ноутбук да на стене висел плоский экран, на который обычно выводили изображение проводимых медконференций и селекторных совещаний с городским департаментом здравоохранения.

— Мира Андреевна, что привело вас ко мне? — заинтересованно спросил лысеющий мужчина лет пятидесяти с цепким взглядом и тяжёлой нижней челюстью бульдога. За глаза его так между собой и называли.

— Иван Савельевич, вот, — положила перед ним заявление об уходе. — Увольняться надумала.

— Мира Андреевна! Вы что! Мне участки и так не кем прикрывать, а тут ещё вы! Нет! — возмутился он с явным негодованием в голосе.

— Обстоятельства так сложились. Выход только один — смена работы на другую, более высокооплачиваемую, — уверенно и спокойно доносила ему необходимость такого шага.

— Мне на жизнь не хватает. Алексей Павлович решил, что мне пора самой себя содержать.

Иван Савельевич внимательно посмотрел на меня долгим взглядом пожившего жизнь человека и неодобрительно покачал головой. Но уговаривать больше не стал.