Наследие Дракона - Дебора А. Вольф Страница 19

– А что же ваши соседи? Пируют ли они так же в Эйд Калише, в Салар Меррадже? Или владычица Озера взирает на ваши накрытые столы голодными глазами? Алчность, жажда и зависть: вот три причины, которые заставят драконье сердце проснуться. Это известно любому младенцу.

– Ну что ты, Исса, неужели твое сердце высохло, как эта пустыня? Хорошо, что я приехал. Тебе давно пора отложить свой посох и немного повеселиться, а не то от этого хмурого взгляда у тебя расколется лицо. Давай прихватим буханку хлеба и бурдюк вина, улизнем потихоньку и на весь день отправимся ловить рыбу. И… моя сестра, Сулейма… может к нам присоединиться. Моя сестра не может не любить рыбалку. – Левиатус снова выглядел как шестилетний мальчишка, и Хафса Азейна чуть не дала слабину. Почувствовав скорую победу, юноша продолжил атаку: – Поедем домой вместе, втроем. Ты снова научишься улыбаться. В Атуалоне ты будешь в безопасности, Зейна. И Сулейма тоже.

– В безопасности? Это в Атуалоне-то? Полагаю, виновных в смерти Не Ату уже поймали? Неужели их головы вымочили в меду и положили на полку? Что-то я об этом не слыхала. И как насчет того незначительного обстоятельства, что за мою голову тоже назначена награда? По последним сообщениям, это тысяча кубов красной соли. Это едва ли внушает мне уверенность в собственной безопасности.

Расплывшись в блаженной улыбке, Левиатус снял с плеча сверток и передал ей.

– Ка Ату предлагает помиловать Хафсу Азейну, супругу короля Атуалона, а также ее дочь Сулейму ан Вивернус Не Ату. И при одном-единственном условии: если они вернутся домой к своему королю. То есть к нам.

Хафса Азейна взяла сверток и извлекла его содержимое. Это были два тяжелых свитка с восковыми печатями и оттиском королевского перстня. Давно забытый запах выскользнул из сумки и погладил Хафсу по щеке. Запах дома. Хафса Азейна закрыла глаза и отвернулась в страхе, что тоска сожжет ее дотла.

– Зейна, почему ты сбежала?

Левиатус задал вопрос, который она боялась услышать все эти долгие шестнадцать лет.

– Мне не оставили выбора.

Это была ложь. Выбор есть всегда.

– Ты оставила меня.

Голос Левиатуса звучал очень нежно.

В один миг прошедшие годы растаяли. Хафса снова была молодой наложницей, матерью, которая бросила дорогое ее сердцу дитя в отчаянной попытке спасти свою плоть и кровь. Она сделала выбор, и Левиатус поплатился за это.

Глупые людишки, – пробормотал Курраан у нее в голове. – Жизнь – боль.

Жизнь – боль, – согласилась Хафса. – И только смерть приходит без труда. Взламывание запечатанных гробниц еще ни разу не привело ни к чему хорошему.

– Пойдем, – сказала она молодому принцу и отвернулась. – Мы почти на месте.

Последний виток лестницы оказался почти вертикальным и был настолько узок, что плечи Хафсы Азейны прикоснулись к голому серому камню с обеих сторон. Между камнями беспрепятственно росли мох и грибы. Подъем был медленным и опасным. Это была естественная защита от вражеских атак. Хафса Азейна быстро прошла по гладким камням, лежавшим на самой вершине откоса, и повернулась, чтобы взглянуть на Левиатуса. Тот с трудом взобрался на скользкую ото мха и плесени вершину, но его дыхание по-прежнему было ровным.

С усмешкой осмотрел он свой испорченный наряд и перевел взгляд на Хафсу.

– Довольна?

Улыбка пробилась сквозь ее решительную оборону.

– Можешь считать, что справился.

Дракон Солнца Акари набрал в крылья пустынного ветра и поднялся, высокий и ослепительный, над переливающимися белыми постройками Эйш Калумма. Хафса Азейна провела Левиатуса по тропинке, скрывавшейся под тенистыми кронами деревьев, с таким вниманием и нежностью высаженных матерями: были тут и платаны с шелковицами, и плоды лотоса, сандаловые и сантовые деревья. Они служили незаменимым источником фруктов и тени, а в это время года земля под ногами была устлана опавшими соцветиями. Вашаи относились к деревьям с обожанием, терлись об их кору и дремали в тени. Они готовы были напасть на любого двуногого, осмелившегося срубить хоть одно деревце на дрова.

Многие из местных любимцев считались в этом месте желанными гостями. Они запечатлевались в мраморе и граните – резьбой столь тонкой работы, что казалось, будто вся гордость вашаев покоилась в этой благостной тени. Тут лежал, растянувшись во весь рост, большой черногривый кот, там стояла, подняв голову, и глядела на воду кошка, возможно, думая о том, чтобы призвать свой прайд на охоту. Другой молодой самец с растрепанной рыжеватой гривой крепко спал, свернувшись в тугой клубок. У его головы лежала гирлянда из пальмовых листьев и цветов, а земля вокруг казалась выжженной. Совсем недавно кто-то совершил здесь огненное подношение – человек, тоскующий по сердечному другу.

Хафса Азейна отвела взгляд от свидетельства чужой скорби.

– Как красиво, – прошептал Левиатус. – Никогда бы не подумал, что здесь так красиво.

Чем дальше по Материнской роще вела его Хафса, тем старше были каменные статуи, изъеденные ветром, временем и горем. Они изображали стареющих вашаев с пострадавшими в битвах клыками и выражением глубокой мудрости во взглядах. Подобно своим человеческим спутникам, великие кошки в давние времена жили намного дольше. Шеи многих древних статуй были украшены свежими венками, хотя любившие их люди также давно покоились в земле. Некоторые из вашаев по старому обычаю сидели или лежали, привалившись к кускам белого мрамора. Хафса Азейна и Левиатус прошли мимо кота в самом расцвете лет – его шкура была покрыта пятнами белого золота и бронзы, а черная грива и полосатые лапы сделаны столь искусно, что казалось, будто он вот-вот поднимет морду и зарычит.

Тут статуя действительно подняла морду и зарычала.

Левиатус вскрикнул и отпрянул, споткнувшись о каменный хвост и тяжело приземлившись на ворох цветов. Хафса Азейна уперла руки в бока, повернулась и уставилась на Курраана, который сидел теперь с широко открытой пастью, обнажив клыки в ликующей кошачьей усмешке.

– Неужели без этого нельзя было обойтись? – спросила она вслух, покосившись на Левиатуса.

Можно. Но так веселее.

Курраан мурлыкнул, удовлетворенный собственными действиями, и тряхнул гривой, прежде чем подойти и посмотреть, как поднимается на ноги Левиатус.

Чей это отпрыск? Пахнет, как твоя кошечка.

От того же самца, только самка другая, – подумала Хафса Азейна, а вслух произнесла:

– Курраан, кот Лит-Шахада, под этим солнцем ты лицезришь Левиатуса не Вивернуса, детеныша Ка Ату, драконьего короля Атуалона.

Левиатус низко поклонился самцу шахадрийского прайда.

– Моя добыча – твоя добыча, – произнес он, и Хафса Азейна почувствовала, как он пытается вытолкнуть наружу собственные мысли в неловкой попытке совершить шаайеру. Она бросила на него резкий взгляд, и парень растаял в ухмылке.

Значит, – подумала она, – юный котенок читал старые книги.