Гнев троллей - Кристоф Хардебуш Страница 19

Как и каждый год, он был чужим на банкете, его просто терпели. Воевода старался не показывать своей неприязни, но Корнель прекрасно чувствовал ее сквозь фальшь вежливости. Стен сал Дабран уважал желания своей жены даже через столько лет после ее смерти, но в глубине души он все так же не доверял ордену. Корнелю было больно видеть, сколь малого он добился при воеводе за прошедшие годы.

Он осторожно повел плечами. Пение подошло к кульминации на высокой ноте и наконец оборвалось. С серьезным выражением лица священник вышел из круга верующих в центр капеллы, где слабый свет солнца освещал белую плитку. Крыша представляла собой хитроумную конструкцию, через просветы в которой солнечный свет падал в помещение с самого утра.

— Начинается новый день. Мир погружается в Божественный свет. Но мы в свете, и мы наслаждаемся его нежной лаской. Свет дарит нам жизнь. Давайте нести свет и в наших сердцах!

Широко раскинув руки, он сделал шаг назад и взглянул на небо через проемы в крыше. Верующие, а их было мало, один за другим прошли через столб света и покинули капеллу. Только когда вышел последний, Корнель опустил руки и перевел взгляд на братьев.

— Много бурлаков, — констатировал Гарьяс.

Юный священник с коротко стриженными волосами улыбался, как он делал почти всегда. Его широкое лицо, казалось, было создано для такого выражения дружелюбия. Корнель еще пока не понял, была ли эта улыбка действительно столь искренней или это было средство защиты от постоянных нападок в адрес ордена.

— Бурлаки тащат баржи из Ардолии в Теремию. Везде на всем протяжении пути они слушают восхваления Божественного света. Это простые, хорошие люди, — ответил Корнель, совершая круговое движение головой, при этом боль пронзила мышцы и суставы от затылка до самых плеч.

Священник со вздохом огляделся по сторонам. Гарьяс перехватил этот взгляд и сразу же понял его. Вместе они принесли простую деревянную бадью и тряпки и стали чистить пол из светлых плиток. Каждый день после утреннего богослужения они ползали на коленях по всему помещению, вытирая следы верующих, чтобы Божественный свет всегда находил капеллу в столь безупречном состоянии, насколько это под силу обычным людям. В большинстве храмов такую работу выполняли сами прихожане, так как многие священники считали это недостойным своего положения. Но Корнель, в каком бы храме он ни был, с радостью выполнял ее сам. Недостаток смирения привел орден в упадок во Влахкисе. Священник был убежден в этом. Вместо того чтобы нести в сердце Божественный свет, многие члены ордена стремились к высшим должностям, пренебрегая обязанностями, они не служили больше свету, а лишь себе, своим эгоистичным амбициям.

Словно прочитав мысли Корнеля, Гарьяс заявил:

— Было настоящим чудом, что нам позволили распространять Божественный свет в этом месте.

Парень был не только улыбчивый, но и словоохотливый, на взгляд Корнеля, даже болтливый. С одной стороны, это слишком часто отрывало старшего священника от собственных мыслей и заставляло прерывать молчание, в которое он чаще всего был погружен, с другой — Гарьяс не сильно и нуждался в собеседнике, а выдавал длинные монологи, поэтому Корнелю не приходилось отвечать. Но сейчас Гарьяс, очевидно, ждал ответной реплики, и Корнель спросил тихо:

— Я предполагаю, ты имеешь в виду не страну, а конкретно этот храм?

— Да.

— Должен признать, что тогда я даже не мог мечтать о таком. Еще сохранилось так много ненависти, Гарьяс. Так много, что даже невозможно представить. Если ты думаешь, что твоя ноша лишком тяжела, то поверь, это только кажется из-за того, что ты не знаешь войны. Сегодня тебя всего лишь могут обозвать форбсом, а тогда тебя изгнали бы из твоего дома, и ты был бы рад и благодарил милосердный свет за то, что ушел живым. Многие были не так удачливы. И их крыша горела прямо над их головой.

Это была старая, мучительная история, и Корнель сам не заметил, как свернул на привычную дорожку своих проповедей… едкие мгновения, когда у него развязывался язык. При этом священник ощущал, как внутри него растет и клокочет ярость. Но он сдержал себя, Гарьяс едва ли был подходящим слушателем. Слишком юн был его брат, слишком часто он слышал об ужасах, которые влахаки творили над братьями ордена в первые ночи после смерти марчега Цорпада. И они молча продолжили уборку.

Здесь и там можно было увидеть следы прошлого, словно клеймо. Капелла была отремонтирована, заново выбелена, но шрамы все равно были заметны. Битая плитка, неровности на стенах. Все, на чем влахаки изливали свой гнев. Священники ордена покинули капеллу в крепости Ремис, когда до них дошла весть о поражении Цорпада. Они сбежали на восток, где вооружались армии двух других марчегов… для битвы, которая не состоялась, для бури, которая не разразилась. Цорпад был побежден в предзимье, и снег подарил людям и земле краткий мир, который Ионна удачно использовала для переговоров.

Корнель отчетливо помнил испуганных и возмущенных священников, которые прибыли с запада в Брачац, резиденцию марчега Ласцлара Сциласа. Сам он был тогда простым мирянином без звания, обязанности которого ограничивались натиранием пола. Влахак, который вступил в орден… Обе стороны воспринимали его враждебно.

Он помнил сообщения о войне, громкие речи об отмщении, о войне и уничтожении влахаков. Он уже тогда догадывался: крах ордена во Влахкисе стал во многом результатом политики Альбус Сунаса.

— Очень печально, что умерла княгиня, — пробормотал юный священник.

Несколько мгновений Корнель недоумевал, что было такого печального в смерти Ионны, а потом понял, что Гарьяс имел в виду Висинию.

— Несомненно, — чопорно буркнул он в ответ.

Но иногда он был не уверен в этом. Без вмешательства Висинии орден не смог бы столь быстро вернуться во Влахкис. Но не заступись княгиня, и Корнель был бы сегодня не здесь, а в Ардолии, где Альбус Сунас уважали и почитали. Корнель тихо вздохнул. Но следовало нести Божественный свет также туда, где он не был желанным. «Особенно туда! Даже в темноте нужен свет. Если бы только влахаки не были такими упрямыми и твердолобыми!»

Старший священник тяжело поднялся. Его суставы болели, особенно колени, на которых он ползал по твердому полу. Непостижимым образом это была приятная боль, заслуженная боль, боль, которая наполняла Корнеля гордостью. Гарьяс продолжал уборку в капелле. Сам же старший священник вышел в утро. Приветствие солнца было постоянным ритуалом, и каждый верующий старался совершать его в храме. Многие предпочитали посещать капеллу в крепости, а не вновь отстроенный храм в городе. Корнель предполагал, что приверженцы Божественного света таким образом надеялись не сильно афишировать свою веру.

Храм в городе представлял собой печальное зрелище. Хотя после пожара на месте старого отстроили новое здание, оно было маленьким, убогим, без архитектурных изысков, едва ли достойное того, чтобы считаться крупнейшим храмом Альбус Сунаса во всем Влахкисе. «Да что это, собственно? Даже маленького помещения хватит, чтобы вместить всех верующих города. И, вероятно, даже вместе с их лошадьми!»