Полураспад - Александр Зорич Страница 19

Мне даже стало непонятно, что там делал отец девочки. Казалось, Тата появилась от Лидочки посредством черенкования. Набравшись наглости, я спросил:

— Вы были замужем?

— Я и сейчас замужем! — На правой руке Лидочки блеснуло обручальное кольцо.

Лидочка сделала жест рукой, который я интерпретировал как «погодите же, сейчас расскажу».

Разлила кофе в две чашки. Поставила бутылку с коньяком.

Втиснула между нами блюдо, разделенное на сектора, в каждом из которых лежала какая-нибудь одна соблазнительная вкуснятина — фисташки, сухарики, чищенные семечки.

Я благодарно кивнул. Откинулся на спинку кресла и… Лидочка зачирикала.

— Я познакомилась с Анатолием Китайченковым на следующий день после того, как мы с ребятами вернулись из лесу, с той роковой вылазки… Надо ли говорить, что у меня было такое чувство, будто я сошла с ума? Пока мы ехали домой, меня колотило. Я обещала себе пойти к психиатру прямо утром. Ребята поили меня спиртом и успокаивали. Но какой там спирт, Владимир?! Что мог сделать спирт? В общем, когда мы вернулись в город, я поняла, что к психиатру попаду еще не скоро… И хотя масштабов катастрофы тогда еще никто не понимал, все только говорили, мол, на Четвертом энергоблоке ЧП, один человек погиб и еще один умер от ожогов, все же что-то чувствовалось такое, роковое…

Помню, отец позвонил домой, а он на ЧАЭС работал, и на мамин вопрос, какая радиация, сказал, что не знает, какая радиация. А откуда бы ему знать было, когда на всей АЭС имелось только два прибора для измерения радиации свыше тысячи рентген в час, причем один из них под завалами остался?! А на следующий день, это было двадцать седьмое апреля, начали эвакуировать нашу Припять. — Лидочка вздохнула так, что у меня, у меня, черствого бессердечного сталкера, едва сердце не разорвалось. — Мы благодаря папе были более-менее готовы… А вот другие, которые ориентировались только на официальные сообщения и которые вообще были не в курсе, что произошло… Так вот наши соседи — они в пижамах эвакуировались. Вещи брать собой не разрешали. В чем эвакуаторы застали — в том и вывозили.

Ну я загодя свои джинсы козырные надела… И кофточку венгерскую с надписью «Футбол»… Правда, их все равно потом отобрали и сожгли… Так вот про мужа.

Очень мы хотели с родителями собаку нашу забрать, овчарку-призерку, ее Альмой звали. У нее еще трое щенков было — Чиж, Ласточка и Фердинанд. До сих пор помню, как их зовут, представляете?! Потешные такие зверята были, славные… Мы уже даже насчет новых хозяев договорились, Альма их последние дни докармливала. Мы даже авансы взяли! Недаром же породистых наших отдавать… А эвакуаторы — ни в какую.

Не положено, говорят, зверей брать. Категорически.

Папа, конечно, пробовал скандалить. Пробовал даже звонить кому-то из обкома партии! Мама плакала. Так мы и стояли перед автобусом эвакуационным — рядом Альма и трое ее щенков. Смешно теперь вспоминать.

Столько наших соседей после этого болело лучевой, а я собаку какую-то жалею…

— Да я понимаю вас, сам их всегда жалею… Их почему-то жальчее иногда, чем людей. Кажется, что люди-то сами виноваты в том, до чего дошли… А собаки ведь не виноваты…

— Может и поэтому, — скорбно согласилась Мисс-86. — Так вот стоим мы перед автобусом. Альма скулит, да так жалобно, кутята пищат… Тут подходит ко мне человек в бежевом плаще. И протягивает коробочку какую-то. Наподобие спичечного коробка, только поменьше. Я его тогда плохо рассмотрела вообще — у меня глаза от слез красные были, казалось, что все это не важно, только судьба собачки нашей важна… Я этого человека спрашиваю: «Что это?». А он шепотом так, на ухо говорит: «Это яд!». Я спрашиваю отшатываясь: «Зачем мне яд?». Он говорит: «Чтобы собачку отравить. И щенков». Я как взвилась: «Зачем ее травить? Мы же через три дня вернемся?». А он посмотрел на меня так сочувственно-намекающе, мол, «не вернетесь, даже и не мечтайте», пожал плечами и ушел.

— Это и был ваш будущий муж?

— Да, это и был Анатолий. Яд я, конечно, тогда не взяла у него. И Альму с кутятами не отравила. Хотя в принципе Анатолий оказался прав — всех животных, оставленных хозяевами, потом ликвидаторы перебили… Ну, кроме тех, которым убежать удалось… Надеюсь, моя Альма всё же убежала, — Лидочка улыбнулась печальной улыбкой.

«Убежала, дожила до Второй Катастрофы, в ходе которой мутировала и стала родоначальницей особо опасной ветви породы слепых припять-псов… Которых ты тоже увидела бы, если бы эти псы не обходили Касьяновы топи десятой дорогой», — цинично подумал я, но, конечно, промолчал.

— Анатолий меня потом нашел, уже в Киеве, где мы у тетки жили. Говорил, что влюбился в меня с первого взгляда. Начал ухаживать. Очень долго меня добивался, потому что я идти за него не хотела… Он на десять лет старше был. А мне тогда только сверстники нравились… Он был специалистом по физической химии. — Лидочка передала мне еще одну фотографию.

Я приблизил карточку к лицу. С нее на меня глядело костистое бледное лицо интеллигента восьмидесятых с редкими, зачесанными набок волосенками, высоким лбом и цепкими глазами, космически сияющими из-под бесцветных бровей.

— Вам интересно про Анатолия? — справилась вежливая Лидочка.

Я кивнул. Про Анатолия мне было, конечно, интересно. Хотя и не так интересно, как про детали ее возвращения в 1986 год из нашего времени. Но я понимал:

Лидочка неисправимая болтушка. И пока она не наболтается всласть, я не смогу выведать у нее ничего ценного.

— Так вот Анатолий… Когда мы познакомились, он был без пяти минут доктором наук в свои тридцать с небольшим. Это было очень солидно тогда! Это означало, что перед вами — настоящий гений. Многие его коллеги утверждали, что это так и есть… Тогда кого попало в Академию Наук не брали… В общем, когда шарахнуло на ЧАЭС, Анатолия записали в правительственную комиссию, которая расследовала причины аварии. И еще эта комиссия придумывала, чем там можно помочь… На месте катастрофы мой Толя появился одним из первых… Говорят, именно благодаря его решениям дальнейших взрывов удалось избежать… Это по его отчетам Политбюро принимало решения… Он был даже в составе советской делегации, которая рассказывала миру о катастрофе на специальной встрече МАГАТЭ… Он выступал там с докладом… Помню, за этот доклад ему премию заплатили, как за сверхурочные.

Шестьсот двадцать пять рублей! Так он мне на них путевку в Крым купил. В санаторий «Мисхор»… А из Вены сервиз чайный привез, фарфоровый, с ручной росписью — дамы, кавалеры, цветочки… До сих пор его храню, три чашки уцелели и четыре блюдца…

Я улыбнулся. В умудренной светской львице Лидии Станиславовне я вновь со всей пронзительной ясностью узнал наивную лаборантку Ротову, что вкушала свой безмятежный бутерброд в сердце Касьяновых топей.

Тем временем Лидочка вновь построжела и продолжила:

— Анатолий был настоящим рыцарем науки. Мне даже иногда казалось, что его в жизни интересуют только две вещи: я и физика. «Моя новая тематика — это вы и математика», — как сказал поэт… Но физика, к сожалению, была главнее, чем я. Из-за этого обстоятельства мой любимый провел в Зоне и ее ближайших окрестностях пять месяцев. Вместо предельно допустимых двух-трех недель. Это не могло не сказаться на его здоровье.