Архивы Дерини - Кэтрин Куртц Страница 17

Бетана не изменила сурового выражения лица, хотя внутренне немного смягчилась. Может, дети и впрямь не собирались издеваться над нею.

— Думали они, ишь ты, — проворчала она. — Так кто же вы такие?

Старший несколько надменно выпрямился в седле и посмотрел на нее сверху вниз.

— Я — Кевин, граф Кирни, — он кивнул в сторону русоволосого мальчика. — Это мой брат, лорд Дункан, а это — лорд Аларик Морган, брат Бронвин. Отпустите же ее, — добавил он уже не так задиристо.

— Ах, отпустить? Прежде я скажу вам кое-что, молодой граф Кирни. Хорошо бы вам поучиться вежливому обхождению, коли хотите, чтобы вас почитали не только за ваш громкий титул. Вроде я еще не слыхала, чтоб вы извинились за то, что разогнали моих бедных овечек?

Юный граф разинул рот — похоже, с ним не часто так разговаривали, — и тогда его брат выехал вперед на своем пони, снял охотничью кожаную шапочку и учтиво поклонился.

— Пожалуйста, простите нас, бабушка. Мы все виноваты. Это был необдуманный поступок с нашей стороны. Чем можем мы загладить свою вину?

Бетана, медленно выпустив руку девочки, обвела ее и мальчиков несколько подозрительным взором. Было в этих детях что-то настораживающее, но что именно? Что-то такое, чего она давно ни в ком не ощущала...

Впрочем, неважно. Она поддернула выцветшую, оборванную юбку и оперлась на посох, уставясь на них сурово и решив молчать до тех пор, пока взгляд ее не заставит их опустить глаза. Долго ждать не пришлось.

— Ладно же. Принимаю ваши извинения. И, чтоб уж покончить с этим, можете помочь мне собрать овец, которых вы разогнали.

Светловолосый мальчик кивнул без всякого возмущения.

— Вполне справедливо, бабушка. Сейчас и соберем.

Ребята со всем усердием занялись делом и вскоре благополучно собрали всех овец, даже тех, которых Бетана не сумела найти утром. И, покончив с этим, они расположились отдохнуть и перекусить на лугу под высоким деревом. Девочка пригласила и Бетану к их столу, но старуха молча покачала головой и вернулась к своей пещере, откуда был виден весь луг. Столь благородное общество — не для нее. К тому же она явно не слишком нравилась старшему мальчику, Кевину. Но девчушка, по-видимому, прониклась искренним сочувствием к старой одинокой женщине, потому что принесла ей все-таки завернутые в салфетку свежий хлеб и сыр, когда дети покончили с едой. Она молча положила сверток на плоский камень у пещеры и даже присела в изящном реверансе, прежде чем вернуться к своим друзьям.

От подобного подношения Бетана не могла отказаться. А как пахла эта еда! Хлеб оказался мягким и нежным, в самый раз для ее старых, сточившихся зубов и больных десен — такого хлеба она не пробовала, пожалуй, со времен своей юности, когда они с Даррелом только поженились. И этот соленый сыр ему бы понравился...

Растроганная воспоминанием, она уселась возле самой пещеры на солнышке и доела остатки вкусной еды, нежась под его лучами. На лугу играли дети, и вскоре журчание их голосов, прохладный ветерок и приятное тепло в желудке навеяли на нее дремоту, глаза закрылись сами собой. Прижав к щеке руку с обручальным кольцом, Бетана медленно уплыла в страну грез. И пригрезилось ей, что она снова молода и рядом лежит ее Даррел.

Он был красив, может, потому, что принадлежал к магической расе, но поначалу она его боялась. Он, рискуя собственной жизнью, спас ее от жизни такой, что ей до сих пор не хотелось вспоминать об этом. И любовь их стала для нее путеводной звездой и облагородила знания, которые угрожали прежде разрушить ее душу.

Он учился у нее тому, что она знала — древней магии, позволявшей благополучно принимать роды, изгонять духов и предсказывать будущее, тайны которой передавались в ее роду от матери к дочери. Многие методы у них были схожи, но силу свою он черпал из какого-то другого источника, недоступного ей; а она учила его, в свою очередь, как повелевать стихийными силами — то была примитивная магия, не столь возвышенная, как ритуалы и заклинания загадочных, пугающих Дерини, но действовала она не хуже, просто по-другому. И вместе мечтали они построить иной, лучший мир, в котором не будут убивать людей только за то, что они отличаются от других. Мир, в котором их дети могли бы жить, ничего не боясь.

Но ребенка они не родили; вернее, ему не довелось увидеть белый свет. Городок, в котором они жили, очень скоро накрыла новая волна безумия, при активной поддержке тамошнего лорда. Даррел преподавал математику в Грекоте, и о том, что он Дерини, знали лишь немногие близкие друзья. Вместе с несколькими коллегами, тоже Дерини, он тайно занимался обучением детей своей расы, что по Рамосским законам каралось смертью.

И кто-то на них донес. Лорд отправил отряд вооруженных всадников к маленькой ферме, где собиралась тайная школа. Они убили учителя, который давал уроки в тот день. Захватили больше двадцати детей, привезли их в город и заперли, как овец, в загоне посреди главной площади, поскольку с одобрения лорда и городского священника решено было сжечь их, как еретиков Дерини, каковыми они, несомненно, и являлись.

Бетана и Даррел были на площади среди толпы, собравшейся поглазеть на приведение приговора в исполнение, и она вспомнила сейчас запах масла, которым пропитаны были дрова для костра. Увидела снова перепуганные лица детей, большинство из которых было не старше девочки Бронвин и ее брата, игравших сейчас на лугу. И к горлу ее подкатила дурнота, как это было много лет назад, когда из двора за площадью вышли стражники с факелами и заняли места вокруг загона с детьми. Следом появились капитан стражи и священник, капитан нес свиток, с которого на шнурах свисали печати. Толпа ожила, словно проснувшийся от спячки зверь, загомонила, но не в страхе, а в предвкушении развлечения. Никто не собирался вступаться за испуганных малышей.

— Даррел, мы должны что-то сделать! — прошептала она на ухо мужу. — Этого нельзя допустить. А если бы среди них был наш ребенок?

Ей было только семнадцать лет, и она носила их первое дитя. Но муж ее покачал головой, и в голосе его прозвучало отчаяние.

— Нас всего двое. Мы ничего не можем. Говорят, что нас выдал священник. Когда дело касается Дерини, даже тайна исповеди, кажется, перестает быть священной.

Она прижалась головой к его плечу и заткнула уши, стараясь не слышать ханжеских голосов священника и капитана, когда один произносил набожные речи, а второй зачитывал приговор. И святые слова, и буква закона служили всего лишь оправданием для убийства. Дитя, которое она носила под сердцем, заворочалось в ее чреве, и она расплакалась, придерживая одной рукою живот, а другой цепляясь за руку Даррела.

А потом послышался стук копыт, и народ позади них забеспокоился. Оглянувшись, она увидела отряд вооруженных людей, скачущий сквозь расступавшуюся толпу, в то время как другой отряд перекрывал все выходы с площади — и каждый из конников с грозным видом держал в руках лук с наложенной на стрелу тетивой. Впереди ехал рыжеволосый юноша в зеленом платье, не старше ее самой, с глазами зелеными, как озаренный солнцем лес. Вырвавшись из толпы, он остановил своего белого жеребца перед капитаном.