Проклятие сумерек - Владимир Ленский Страница 16

Бальяну минуло шестнадцать, когда он свел дружбу с гномами. Точнее, с одним гномом – но тот, кого назвал другом хотя бы один гном, может рассчитывать на подобное же отношение со стороны всего народа.

С вязанкой хвороста сын Эмеше поднимался к своей хижине. Утром он вынул из силков зайца и теперь готовился отменно закусить. У него еще оставались пряности, купленные в поселке, и полмешка овощей – репы, моркови, капусты. Несложные мысли текли в голове Бальяна, и меньше всего он готов был к неожиданной встрече, которая подстерегала его возле самой хижины.

– Эй, ты! – услышал он резкий голос, звучавший как будто ниоткуда.

Бальян выронил вязанку, схватился за кинжал, висевший у него на поясе.

– Держи руки при себе, – сказал голос, – я тоже умею размахивать ножом, да толку от этого не бывает. Ясно?

– Ясно, – сказал Бальян и наклонился за своей вязанкой. – Хватит прятаться, – добавил он. – Если ты такой храбрый, покажись.

– Здесь никто не прячется, кроме злых намерений, если таковые имеются, – сказал голос.

Из-за приоткрытой двери хижины выступил невысокий коренастый человечек с бородавками на лице и особенно на носу, с жесткими растрепанными черными волосами и бородой и непомерно длинными ручищами.

– Егамин, – буркнул он.

– Меня зовут Бальян, – сказал юноша. – Входи.

– Да я уж и вошел, кстати, – сообщил Егамин.

– После приглашения входить слаще, – сказал Бальян.

Егамин подвигал густыми бровями, пошевелил носом и сказал:

– Ну, наверное, ты прав.

Они устроились в хижине. Бальян разложил огонь в очаге и принялся жарить зайца. Егамин беспокойно наблюдал за тем, как мясо покрывается золотистой корочкой, шумно втягивал ноздрями воздух, вертелся и время от времени бросал на Бальяна испытующие взгляды, как будто хотел заглянуть в самое нутро своего будущего сотрапезника.

Бальян истолковал эти взоры по-своему:

– Если ты голоден, могу угостить тебя лепешкой, только она черствая. Я сам хлеба не пеку, беру у горняков в поселке. Для меня нарочно делают лишние.

– А разве это не запрещено? – удивился Егамин.

– Почему запрещено? – в свою очередь удивился Бальян.

– У ваших в поселках такие обычаи, – пояснил Егамин. – Я нарочно интересовался. Все по счету. Мука по счету, лепешки – тоже.

– Не знаю. – Бальян пожал плечами. – У меня есть собственные деньги, так что я просто размещаю там заказ.

– Заказ?

– Ну да. Нет ничего проще. Договариваешься с мастером и размещаешь заказ, а потом оплачиваешь. Осталось ли что-то из того, что тебе непонятно?

– Да, – сказал Егамин. – Откуда у тебя собственные деньги?

– А что?

– Молод еще! – отрезал гном.

Бальян немного поразмыслил над его словами, а потом спросил:

– Разве деньги и молодость каким-то образом противоречат друг другу?

– Не знаю, – сказал гном, явно нервничая. – Откуда мне знать? Я не человек. Ваши обычаи остаются для меня непонятной белибердой. Абракадаброй – если угодно.

– Да нет, не угодно, – сказал Бальян и помрачнел.

Он видел, что его собеседник чем-то сильно взволнован, но не решался задавать вопросы. Из обрывочных сведений о гномах, которые ему удалось получить от горняков, Бальян знал, что этот народец не любит распространяться о своих делах, особенно перед посторонними. Требуется затратить очень много сил и времени для того, чтобы войти в доверие к ним. Обычно людям это не удается – гномы отвергают любые предложения дружбы и строго придерживаются того договора о мире и сотрудничестве, который первый герцог Вейенто, Мэлгвин, заключил с их вождями.

– Стало быть, у тебя есть собственные деньги, хоть ты и молокосос, – сказал Егамин.

– Ну да. Я ведь только что тебе об этом рассказывал.

– Ага. Значит, ты – знатный молокосос.

– Можно выразить и так.

Егамин воззрился на него с возмущением.

– А теперь скажи мне, Бальян, против чего ты протестуешь: против «знатного» или против «молокососа»?

– По большому счету неверно и то, и другое. Я не так уж молод, коль скоро в состоянии жить один, сам могу поймать зайца или договориться с другими людьми о том, чтобы для меня выпекали хлеб.

– Кстати, дай его сюда, – оборвал Егамин.

Он схватил черствую лепешку и в мгновение ока сглодал ее желтыми квадратными зубами.

– С другой стороны, – неторопливо продолжал Бальян, – трудно считать меня знатным…

Егамин застыл с последним недожеванным куском за щекой. Потом его бородатая челюсть медленно задвигалась вновь.

– Так ты – ублюдок герцога? – выговорил наконец Егамин. – О тебе болтали. И люди в поселке, и наши – тоже.

– Вот против слова «ублюдок» я намерен протестовать, – сказал юноша.

– Почему? Разве оно неточное?

– Слишком уж точное… и к тому же оскорбительное.

– Прости. Прости. – Гном забегал глазками, о чем-то поспешно размышляя. Потом удивленно спросил: – А как тебя называть?

– Просто по имени. Бальян.

– Но герцог – твой отец?

– Да.

– Ты с ним знаком?

– Нет.

– Придется познакомиться, – сказал Егамин.

– Но я вовсе не хочу знакомиться с моим отцом! – возмутился Бальян. – Для чего мне это? Шестнадцать лет он не желал ничего слышать обо мне, и вдруг я к нему явлюсь: «Милый папа, я – твой ублюдок… Позволь тебя обнять!»

– Ага! – возликовал гном. – Ты сам себя так называешь.

– Мне можно, тебе нельзя.

Гном опять насупился, потом махнул рукой:

– Меня предупреждали, что понять человека практически невозможно. Занятие для слабоумных. А я – один из самых умных. – Он понизил голос и добавил: – Я посещал специальные курсы «Основы человечьих повадок, их обычаи, бытовое поведение и представления о хорошем». У нас организовали несколько лет назад для желающих.

– Здорово! – восхитился Бальян. – А кто там преподает?

– Самые мудрые гномы, разумеется.

– Вам лучше бы пригласить в качестве консультанта какого-нибудь человека, – посоветовал Бальян.

Егамин сильно замахал руками.

– Ты что! Ты что! Людям запрещен вход в наши города. Ты разве не знал? Это предусмотрено договором с герцогами Вейенто. Твой отец, кстати, подтвердил эту договоренность. Ни один человек… кроме некоторых особых случаев… – Он задумался. – Впрочем, в виде учебного пособия человек был бы на таких курсах очень кстати.