Экипаж черного корабля - Федор Березин Страница 16

Черной нависающей громадиной, раскинувшейся вширь и едва умещающейся в глазнице человека, — вот чем представлялась ему сейчас родная боевая машина. Беззащитность этой врывшейся в землю металлической горы, ее хрустальная хрупкость перед целящимися в покатые бока плазменными шарами, перед скопищами дрожащих в предвкушении команды на взлет кумулятивных стрел не давала Тутору-Рору сосредоточиться. Хуже того, он не мог даже заснуть, на несколько десятков минут выйти из круговорота опасности, дать разуму долгожданное, отгороженное от реальности убежище. Он страстно желая сейчас увидеть «Сонного ящера» маленькой, затерянной в бесконечности пустыни крупицей — ведь с некоторой точки зрения, с другой, нечеловеческой масштабности, это же так и было. С какого-нибудь невероятного, недостижимого наземным существам космического возвышения, что были те сотни метров длины, тот миллиард с мелочью килограммов? Но не получалось. Сейчас не получалось. А у тех, эйрарбакских полчищ, точнее, у их спрятанного где-нибудь в километровой глубине штабного центра не получалось вообще никогда. (Он почему-то верил в уникальность своего воображения.) А ведь что проще? Что есть сверхтяжелое яйцо «Ящера» в сравнении с покатостью расплесканной вокруг материковой суши?

Раньше при таких депрессиях (хотя, пожалуй, такой, как сейчас, еще не бываю) он покидал главный пост и возносился пневмолифтом на верхний ярус. Здесь он, не глядя на салютующую, спешно застегивающуюся ослабленными ремнями охрану, проскальзывал в самую маковку — в верхний «командирский» люк. Последние пять метров он карабкался по лестнице, пронизывая пирог многослойной зашиты, шевелил рычаг. Мощный масляный домкрат бесшумно двигал в сторону полуметровую плиту — всегда было жаль, что нельзя попросту откинуть в сторону или водрузить на попа обычную круглую крышку люка, как у обычного, микробного с лифтовой высоты «Циклопа».

Затем он садился на последнюю перекладину лестницы. Понятно, что более имитировал сидение, чем сидел, — вес тела оставался на ногах. Всегда, с завидным постоянством, в момент, предшествующий выглядыванию, в голове возникала одна и та же картина: эйрарбакская боеголовка, с высокой автономностью наведения шарит детектором металла по распластанному внизу корпусу «Сонного ящера», нащупывает неоднородность поверхности и пикирует из стратосферной выси точнехонько во вскрывшийся проем. Он вздрагивал, словно чувствуя, как покрасневшее, дымящееся от трения железо пронизывает насквозь прозрачный студень его тела и движется далее, свертывая гармошкой ажур лестницы, свистя, словно по стволу орудия, туда, вниз — к жизненным центрам сухопутного корабля.

Потом, когда голова оказывалась выше периметра, жуткая картина стиралась. Он ложился локтями на край, и раскинувшаяся вокруг мощь обволакивала его муравьиное тельце аурой абсолютной безопасности. Он был под защитой стального бога.

Вначале глаза застилала поверхность самого бога: тянулась и тянулась, уходя вниз, вдаль громадина корпуса. Нет, с нее нельзя было бы соскользнуть, как с детско-великанской горочки, о чем мог бы подумать незрелый дилетант, не видевший «боевую гору» вблизи: корпус был не просто шероховат от облупившейся краски, по всей поверхности тянулись бугры активной защиты против кумулятивных боеголовок; то там, то тут выступали из брони различные приспособления — антенны датчиков облучения или просто скобы лестницы, ведь надо же было как-то передвигаться по верху этого гигантского яйца. И вот, покуда глаз не привыкал, либо намеренным волевым усилием не сбрасывал с себя оцепенение ближней перспективой, замкнутый миллионом тонн железа мир не желал размыкаться в дальнюю видимость. Впрочем, он зря старался. В редкие времена, разве что на базе, в мирном далеке прошлого, в период подготовки ко всему вершащемуся сейчас кошмару, можно было бы разглядеть горизонт — не железный, закругляющийся вниз, а настоящий — вогнуто-планетарный. Сейчас это было лишнее. И даже не в маскировке дело, хотя «Сонный ящер» всегда, следуя наставлениям по поведению на вражеской территории, стлал вокруг себя цветастую дымовую завесу (особым распределением искусственного ветрового потока и бороздами корпуса, дым не уносился черт-те куда, как поступал в обычной жизни, а циркулировал вокруг корпуса). Уже многие недели подряд это стало излишеством — сотни расцветших накануне атомных грибов смазали палитру неба над всем Северным материком. Теперь там, за горизонтом железа, стелилась, заслоняя пропасть дали, темная, бессмысленная метель. Пылевая буря стала обычной составляющей ландшафта, точнее, заменила его собой. Ну а когда она уставала, «Сонный ящер» брал эту функцию на себя. Быть может, этой излишней активностью он выдавал «бакам» свое присутствие? Кто знает? Ведь сама маскировочная деятельность говорила: неясно, что происходит и резвится на берегу, но что-то там есть!