Курганник - Николай Немытов Страница 14

— Позвала она хлопца за собой. Оторопел парняга от такого дива, да, мож, и шага не ступил бы, тока ноги сами шагають след вслед за хозяйкой домика. А та вывела, знач, его из дома и дале манит за собою. Топает парень за ней. Туман — шо молоко, а хозяйка знай себе торопится, и завороженному не так-то просто поспевать… — Спиридоныч хотел было прикрикнуть на кобылу, но на полуслове поперхнулся, только вожжами тряхнул. — Хозяйка обернулась в последнее и исчезла в тумане, растворилась, знач. Слышит парняга — в селе петух прокричал. Нечисть, она вся кочета пуще пожару боится. От крику энтого туман рассеиваться стал, а хлопца приворот отпустил. Стоит посреди степи, ногами переступает, руками шевелит — радый свободе до беспамятства. Э-эх! Пшла, родимая! — по привычке крикнул Спиридоныч и покосился на кузнеца.

Макар молчал. Развалившись на платформе, он жевал травинку, погруженный в свои думы.

— Тут ен спохватился, обернулся к хатке, а та уж по крышу в землю вросла. Бросился парняга своим товарыщам на выручку. Где там! Хозяйка его далече отвела, а тех двоих с собою забрала. Покуда парень бег, земля над хатою сошлась и дерном накрылась. — Рассказчик тяжко вздохнул и перекрестился: — Прости, Господи, души их грешные! — Закончив креститься, продолжил: — Паренек-то тот, знамо дело, в деревню сперва бросился за народишком. Люди ему поверили, стали шукать пропавших. Та де там! Степь, она везде однакова — поди сыщи, под какой травой нечисть мужиков зарыла.

Спиридоныч смолк, ссутулился, словно скорбел по пропавшим душам.

— А с парнем-то шо стало? — тихо спросил Виктор, невольно подражая говору рассказчика.

— С парнем-то? А чего с ним? Барин — помещик Шпарь — не поверил ему, вызвал пристава. Сызнова искали, а посля парнягу на каторгу сослали за душегубство. Таки дела.

— А хозяйка не появлялась больше?

— Народ разное гутарит. — Спиридоныч обернулся. — Вот наши девки, кто замуж до срока не вышел, ходят до ней суженого покупать.

— За грош ломаный — дюжину, — вставил Макар и рассмеялся.

Возница в сердцах сплюнул и хлестнул лошадь.

Справа вдоль дороги потянулось нераспаханное поле, поросшее высокой, ныне сухой травой. Цикады грохотали в ней, и, казалось, не горячее марево искажает горизонт, а невидимые музыканты сотрясают воздух своей мелодией. Виктор задумался, глядя на горящее в солнечных лучах золото. Чем-то поле тревожило его, что-то напоминало. Ковалев вздрогнул, когда догадка пришла на ум: зеленая высокая трава в ночной степи! Озноб охватил его.

— М-Макар, — шепотом позвал Виктор, желая отогнать страх присутствием друга, стараясь унять стук зубов. Зотов не расслышал, а на второй призыв не хватило сил.

То тут, то там в траве стали появляться бугры, сглаженные дождями и временем. Продолговатые, едва различимые в земле, они напоминали Виктору… могилы! Старые могилы. Ковалев оглянулся — дальше стояли покосившиеся темные кресты, словно изъеденные неведомым кладбищенским зверем. Мокрая рубашка прилипла к спине. Казалось, чужая холодная ладонь легла меж лопаток, примиряя с неизбежностью: обречен, и поздно что-то менять. Живой мир ушел в небытие, и нет ничего, кроме пыльной дороги, кладбища и скрипучей телеги, влекомой понурой клячей. Телега, везущая покойника. Везущая Виктора Ковалева. Оцепенев от ужаса, он видел, как темнеет небо, надвигается сумрак и тускнеет солнце, а свет его становится неживым, электрическим.

Горячее коснулось плеча покойника.

— Что?!

— Да ничего. — Макар протягивал другу бутылку с водой. — Попей, умойся. На тебя смотреть жалко. Это жара.

— Да, жара. Спасибо, — прошептал тот, хватая бутылку обеими руками.

— Да, пожалуйста, — пожал плечами Зот. — Не смотри долго на траву — в глазах потемнеет.

От слов его Виктору полегчало — пригрезилось, значит.

Было около пяти вечера, когда они подъехали к дому Макара. Жара стала спадать, солнце клонилось к западу за Шпареву балку.

— Вот спасибо, Вадим Спиридоныч! — поблагодарил Зотов, снимая с воза свою «Украину».

— Всегда пожалуйста, — пробурчал Спиридоныч, проверяя упряжь.

Когда кузнец отошел к калитке, старик горячо шепнул Виктору на ухо:

— Тот парубок — Макаркин прадед. Ен об этом никому не рассказывает.

Виктор удивленно уставился на старика. В ответ тот многозначительно подмигнул: смекай, мол.

— Чего он тебе нашептал? — От Зота не ускользнул их разговор.

— Да так просто, — пожал плечами Ковалев. — Стращает все.

— Ага, и всем говорит, что тот паренек мой прадед.

Виктор хмыкнул: интриги как при французском дворе. Меньше всего хотелось встревать в них со своими мерками.

— А разве нет?

— Доля правды в его балачке есть, но очень малая. Спиридоныч у нас известный рассказчик.

— Что-то ты меня совсем запутал, Зот, — обиженно пробурчал Виктор, глядя вслед удаляющейся бричке.

— Не напрягайся, Кова. Относись к старику как к Гансу Христиану Андерсену, и все будет нормально.

Едва Макар ступил во двор, под ноги к нему бросился Рафинад. Радостно лая, щенок вертелся у ног, и хозяину пришлось поднять собачонка на руки.

— Э нет! Целоваться не будем. — Зотов отстранился, когда Рафинад попытался лизнуть его в щеку.

Щенок присмирел, но короткий хвостик продолжал неустанно вертеться от радости.

На веранде друзей уже ждал накрытый стол. Ароматы печеного, свежей зелени и чего-то сладкого вскружили Виктору голову. Желудок отозвался голодным спазмом.

— Ну-ка, Рафинадус, иди гулять. — Макар отпустил собачонка во двор. — Сюда нельзя, — погрозил он пальцем.

Щенок понял слова хозяина, порог не переступил, но и от двери не ушел, усевшись на бетон.

Кузнец повесил рюкзак на крючок на стене.

— Хозяюшка! — позвал он, заглядывая в кухню. — В огороде, наверно, — заметил Макар. — Тогда пошли. В душе помоемся.