Исчезнувшая - Сьюзан Хаббард Страница 14

Будучи сама полукровкой, я изо всех сил старалась не воспринимать ничего из услышанного на свой счет.

— А как насчет двух вампиров?

— Невозможно, — помотала головой Дашай.

— Ну, так учит народная мудрость. — Мае стиснула зубы, у нее это признак беспокойства или печали. — Кто знает? Исследований не проводилось. Приходится довольствоваться слухами, мифами и народными сказками, да еще чатами в Интернете. Вампиры в большинстве своем как викторианцы — они предпочитают не говорить о сексе. В любом случае теперь ты знаешь, почему в Хомосассе нет подростков вроде тебя. Ты существо редкой породы, Ариэлла.

У меня — вот снова это выражение — голова шла кругом. Насколько суровы возможные проблемы со здоровьем? Насколько вероятно, что заболею я? Я смотрела на нарисованную из самых лучших побуждений таблицу и жалела, что вообще сменила тему.

Тут Дашай взяла карандаш. Мае поморщилась, но не остановила ее. Дашай добавила еще одну секту: «МЫ». В графе «происхождение» она написала «КТО ЗНАЕТ», а в графе «местоположение» — «САССА». В «характерных признаках» она поставила большой вопросительный знак.

— Мы не принадлежим ни к какой секте, — сказала она. — А что мы делаем, какие у нас характерные признаки… Поживем — увидим.

Я протянула руку и снова спихнула со стола Грэйс, при этом напряженно думая. Для папы быть вампиром являлось очень сложным занятием, повязанным со всех сторон долгом и этикой и всевозможными обязательствами. Для мамы и Дашай это было не такое уж большое дело. А для меня?

Секты имели еще одну общую черту: они все дистанцировались от людей. Даже сангвинисты, верящие в мирное сосуществование, предпочитали особенно со смертными не общаться.

— У меня вопрос. Почему мы не говорим людям, кто мы? Почему мы ходим в ресторан «У Фло» и не ходим в «Мюррей»? Почему мы не живем открыто?

— Потому что открытость может быть опасна. — Мама говорила медленно, терпеливо, но наивность вопроса ее удивила.

— Некоторые вампиры на виду, — сказала Дашай. — В основном в шоу-бизнесе. Можно быть рок-звездой или актером и заявлять, что ты вампир, а смертные думают: «Ага, точно». Почему-то в этом случае они угрозы не чувствуют.

— Потому что думают, что это поза. И говорят себе, что такой штуки, как вампиризм, не существует. — Мае откинула волосы со лба.

Я вспомнила фразу из «Дракулы» (версию 1931 года мы называем просто «Кино»): «Сила вампира в том, что люди в него не верят».

Дашай покачала головой, как будто я тупила нарочно.

— Потому что мы известны тем, что кусаемся.

— Мы стараемся этого не делать. — В мамином голосе появились примирительные нотки. — Но небьюлисты кусаются без зазрения совести. Похоже, они в основном как-то изворачиваются — если инцидент выплывает наружу, винят обычно смертных. Колонисты предпочитают убивать пачками — они говорят, что так эффективнее, и даже заявляют, что это более гуманно.

— А папа кого-нибудь когда-нибудь кусал? — Этот вопрос мучил меня много лет.

— Насколько я знаю, нет, — ответила мае. — Это шло бы вразрез с его принципами.

— Ну, ему пришлось кусать того, кто его вампировал, — иначе Рафаэль не стал бы вампиром сам. — Дашай взяла Грэйс и выставила ее из кухни, закрыв дверь.

Мы с мае переглянулись, мысленно назвав одно и то же имя: Малкольм, старый папин друг, который бросился на него и против воли сделал вампиром. Малкольм вампировал и маму, после моего рождения.

— Надо продолжать разговор? — Дашай зевнула. — Я хочу помыть голову.

— Мы ответили на все твои вопросы? — спросила мае.

Я проглотила горсть ягод, не чувствуя вкуса.

— Наверное, да.

— Погоди, — спохватилась Дашай. — Почему мы не ходим в «Мюррей»? Там слишком яркий свет. У меня от этих люминесцентных ламп крыша едет. К тому же там не подают «пикардо», и повар у них ужасный.

Позже, когда мы остались одни, мае рассказала мне, что в то утро, проезжая мимо Беннетова дома, увидела на газоне знак «Продается».

— Ерунда какая-то, — сказала я. Мы опять работали в огороде, и я перестала полоть. — Ты Дашай уже сказала?

— Нет пока.

— Надо ей сказать. И это снова разобьет ей сердце.

— Что ей сказать?

Дашай с обмотанной полотенцем головой свесилась из окна спальни. Затем она услышала, что мы думаем. Слова не понадобились.

На тот же вечер мама с Дашай назначили встречу Беннетову агенту по недвижимости, чтобы осмотреть дом. Они сделали вид, будто хотят его купить.

— Почему не сказать честно? — удивилась я. — Сказать, что вы хотите разыскать Беннета.

Дашай отказалась, и мае с ней согласилась.

— Так будет лучше всего, — сказала она. — Ариэлла, ты уже собрала вещи?

На следующий день мы уезжали в Саратога-Спрингс.

— Мне нужен мой метакостюм.

— Нет, не нужен. — Она не любила костюм, который папа подарил мне, чтобы я могла становиться полностью невидимой. — Я не знаю, где он, да и в любом случае в этой поездке мы будем видимы.

Это значило, что паковать предстоит джинсы и футболки.

— По фигу, — брякнула я.

Чем явно шокировала обеих.

— Извини, — сказала я. — Я соберусь.

— Не забудь взять платье, — сказала мае. — Ужинать будем не дома. — Ей нравилось наряжаться и ходить в шикарные рестораны.

После ужина, предоставленная самой себе, я открыла ноутбук и решила поискать ответы на кое-какие вопросы самостоятельно.

Это заняло некоторое время, но, прочитав больше сотни постов незнакомых людей, я вывела конкретную причину, почему вампиры и смертные стараются не иметь дела друг с другом: отсутствие доверия.

Вампиры лгут. Они лгут смертным почти все время, скрывая собственную видовую принадлежность. И друг другу лгут по всевозможным причинам. Когда вампир блокирует свои мысли, он, с вероятностью, лжет — или хочет, чтобы собеседник подумал, что он лжет, что является еще более замысловатой тактикой.

Разумеется, смертные тоже лгут. Но поскольку мы можем слышать их мысли (а еще загипнотизировать, напугать или покусать их), у нас имеется решительное стратегическое преимущество.

Смогут ли вампиры и смертные вообще когда-нибудь сосуществовать тем мирным и плодотворным образом, какой видится сангвинистам? Я начала в этом сомневаться. Могут ли вампиры вести этичную жизнь, если им нельзя доверять? Является ли честность и надежность необходимой составляющей этики?

Будь здесь папа, мы бы часами обсуждали эти вопросы, рассматривая весь ряд интерпретаций и сопутствующих факторов, уточняя термины, используя язык для связи объективного, социального и субъективного миров. Но папа отсутствовал, и эти проблемы оставались для меня безнадежно запутанными.