Братья Змея - Дэн Абнетт Страница 14

Антони показалось, что время, пока она лежала, затаившись в колючем сумраке кустарника, равнялось нескольким ее жизням. Боевое столкновение на дороге и охота в открытом поле, которая последовала затем, произошли слишком стремительно и представлялись теперь скорее как бешеная круговерть неприятных и быстро сменяющихся ощущений, а не как связная последовательность событий, которую ее разум мог бы выстроить во внятный рассказ.

Теперь она лежала неподвижно, в одиночестве, и время, прежде летевшее птицей, теперь замедлилось и поползло, как улитка. Антони ощущала запах сухой земли с пшеничного поля, запах сырой канавы. Кроме того, она ощутила запах своего пота, и осознание этого факта заставило ее покраснеть. Она слышала, как вокруг нее, в траве, стрекочут насекомые, а где-то далеко запела птица. Хорошо, что хоть тошнота прошла. За это стоило сказать спасибо.

Великан куда-то запропал. Оставленный им среди олив спидер все еще испускал из пробитого двигательного отсека тонкую струйку дыма. И пока двигатели остывали, что-то внутри все время тарахтело и тикало.

Из тенистой рощи открытая солнцу золотистая нива казалась ослепительно яркой. Колосья зрелой пшеницы нежно колебал легкий бриз. Рои пшеничных мух, вперемешку с невесомым пухом с колосьев, неутомимо вились над полем.

После затянувшегося периода тишины Антони, наконец, услыхала вдали резкие, отрывистые звуки. Громкий треск и лязг, как если бы перевернули обеденный стол, и вся посуда, что была на нем, разбилась вдребезги. Затем последовали три или четыре быстрых хлопка, которые она посчитала за выстрелы. Наступила пауза. Затем снова хлопки, после чего прогремели два звонких раската, — как если бы посреди морозной зимы молотком ударили по обледенелой лохани.

В завершение донесся пронзительный, протяжный вой — квинтэссенция невыносимой, мучительной боли.

Антони содрогнулась.

Несколько минут спустя она опять услышала выстрелы — на этот раз они прозвучали намного, намного дальше.

Потом не было слышно ничего, кроме жужжания насекомых и пения птиц.

Когда наконец терпеть уже стало невмоготу, Антони выползла из грязной, скользкой канавы и огляделась. Если не считать укрывшегося под оливами покалеченного боевого спидера, не было ничего, что нарушало бы картину сельской пасторали Пифосских кантонов.

Главный секретарь решила, что ей следует поступить согласно распоряжениям великана. Не последнему приказу — просто тихо лежать в канаве — но той инструкции, какую он изложил ей в начале, еще до того, как они попали в засаду. Тогда он велел ей покинуть «оперативную зону» и идти по дороге в ближайшую деревню. Ведь пока она здесь, она является помехой, отвлекает внимание, что ему сейчас совсем ни к чему.

Антони подошла к спидеру и достала из багажной клетки свою дорожную сумку. Прикинув на глаз свое местоположение, она двинулась туда, где, как ей казалось, должен располагаться юг.

Тропа вела сквозь череду оливковых рощ и проходила по краю нескольких пшеничных полей. Солнце припекало, и воздух был полон жужжания насекомых. Антони бодро шагала с дорожной сумкой в руке — ни дать ни взять путник в поисках ночлега. Было так тепло, что ей пришлось расстегнуть свою плотную походную куртку.

Через некоторое время она, однако, убедилась, что за ней неотступно кто-то следует. Кто-то — в этом она была абсолютно уверена — пришел на ее запах, запах крови из порезанного пальца, запах пота. Она была уверена, что по крайней мере однажды слышала рычание, донесшееся из растущего неподалеку кустарника. Она очень пожалела о том, что великан не позволил ей взять оружие.

И тут ее осенила одна внезапная мысль. Антони села в тени старого бука и открыла саквояж. Оттуда она достала запасные патроны с черным порохом. Всего их было десять, и каждый содержал в себе отмеренный заряд для пистолета, отобранного у нее. Антони перетряхнула дорожную сумку и нашла там несколько листов писчей бумаги, а также огниво с трутом, для разведения огня в сырой местности.

Она осторожно развернула лист бумаги и, высыпав на него содержимое десяти патронов, получила небольшую горку из высококачественного черного пороха. Потом, со всей осторожностью, чтобы ничего не рассыпать, она завернула порох в бумажную трубочку и, плотно скрутив ее кончики, запечатала. Это была импровизация, однако Антони осталась довольна результатом, хотя и не могла сказать наверняка, что случится, когда она подожжет один из скрученных кончиков.

Она поднялась и, закинув ремень дорожной сумки себе на плечо, вновь зашагала по тропе, держа изготовленный ей сверток в одной руке и огниво с трутом в другой.

Через пять или десять минут она оказалась в очередной оливковой роще.

И тут она остановилась. Не было никаких подозрительных звуков — вообще ничего, лишь какое-то шестое чувство сообщило ей о том, что что-то неладно. Она резко обернулась. Одна из глубоких теней, сгустившихся под оливами шагах в десяти от нее, вдруг выделилась и приобрела четкие очертания.

Антони замерла.

Фигура была очень высокой и очень тощей, похожей на длинную тень, какую отбрасывает тело человека перед заходом солнца. Темный, заостренный силуэт — словно нож, вырезанный из черного дерева. В белом же, как кость, полном ненависти лице не было ничего человеческого. Губы существа растянулись в улыбке, и зубы зловеще сверкнули.