Камень огня - Таня Хафф

Когда процессия остановилась у края вулкана, воровка, презрев гордыню, истошно закричала. Безучастные к человеческим слабостям, жрецы монотонно бубнили свои молитвы, в то время как толпа, овладев нависшими над кратером галереями, возбужденно перешептывалась — она затем и нахлынула сюда, чтобы насладиться человеческим страданием.

— Говорят, она держала Камень в руках, — пропыхтел пухлый торговец, прикладывая к потному лбу надушенный платок. Зной, льющийся сверху, соединяясь с жаром расплавленного камня, идущим снизу, создавал на галереях невыносимую атмосферу. — Говорят, она подошла ближе всех за последние двадцать лет.

— Говорят, — машинально повторил юноша с холодным презрением.

Он перевел взгляд вниз, где в тридцати футах от галерей находился тот самый Камень. Красно-золотой, величиной с голову ребенка, он покоился в золотой чаше, венчая золотой шпиль, вздымавшийся из клокочущей лавы. В его сердце горел таинственный огонь, олицетворяющий власть. Этот Камень хранил Ишию — столицу королевства Сизали — от гибели в потоке огня и пепла, не давал ей задохнуться в серном дыхании живого вулкана. «И говорят, воровка держала его в руках». Юноша отдал должное ее мастерству, если не ее уму.

Молитвы кончились.

Жрецы Четвертого, чьи мрачно-красные мантии как пятна крови темнели на фоне скалы, отступили назад, и два могучих прислужника подняли связанное, корчившееся тело, чтобы водворить в клетку.

Зрители на публичных галереях дружно исторгли вздох, и юноша задался вопросом, насколько религиозным событием является эта казнь.

Религия этих мест — не только Сизали, но и соседних стран — включала множество объектов и церемоний. Здесь были и жрецы, и чародеи; помимо обрядов, посвященных божествам, существовали и мирские обряды. Одна Внизу — насколько юноша мог понять, что-то вроде матери-богини, — родила девять сыновей, Девять Наверху. Все они не имели имен. Четвертый был богом правосудия.

Крики возобновились с утроенной силой.

Юноша обратил взор к Королевской галерее. Присутствовали только близнецы. Значит, спуск будет медленным. В народе говорили, что близнецы тоже связаны с Четвертым, хотя они никогда не посвящались в жрецы и уж точно не были чародеями.

«Правосудие», — скривил он губы.

— Ты не из Ишии. — Торговец явно больше интересовался соседом, чем событием дня.

Медные волосы, подстриженные короче, нежели требовала нынешняя мода, бледная кожа, острые черты лица и хрупкое телосложение — все выдавало в нем чужеземца. Среди безмятежных, любящих удовольствия горожан он выделялся недовольным выражением лица и замкнутостью. В Ишии было мало чужеземцев. Проводимая королем политика отбивала у них охоту оставаться здесь.

— Ты в первый раз видишь Госпожу?

Юноша только хмыкнул, подумав, что местное прозвище вулкана звучит нелепо.

Торговец облизал губы и неуверенно протянул ему руку.

— Может, позволишь угостить тебя?

— Нет.

Рука не дождалась ответа — юноша излучал отвращение.

Торговец разочарованно пожал плечами, но, утешив себя философским изречением: «Чужеземцы, кто их поймет!» — снова повернулся к кратеру.

От мягких кожаных башмаков воровки поднимался дым.

Искусно лавируя в шумной толпе, юноша спускался по ступеням террасы и размышлял об участи воров в королевском городе. На прощание он прихватил, повинуясь инстинкту, кошелек торговца и теперь подбросил его в руке. Уголки тонких губ юноши приподнялись в улыбке. Что ж, толстяк сам предложил угостить его.

— Аарон!

Чужеземец поднял голову, прекратив теребить кошелек белыми пальцами; над серебристо-серыми глазами взметнулись густые, кустистые брови.

— Не махай на меня своими демонскими крыльями, парень! Я третий раз тебя зову. Чем это ты так увлекся, что не слышишь меня в моем собственном доме?

— Я ходил сегодня на гору. Посмотреть казнь.

— И что? Разочаровался? — фыркнула старуха, сидевшая на диване.

Аарон нахмурился и сунул кошелек в карман своих широких штанов.

— Ты не знаешь, о чем говоришь, Фахарра.

— Да неужели? Нет, парень, я еще не лишилась рассудка. — Старуха выразительно засмеялась, но смех ее прервался кашлем. Задыхаясь, она гневно посмотрела на чужеземца. — Я вижу больше, чем ты думаешь. Подай мне вина!

Когда юноша направился к столику у дивана, Фахарра ухватилась за край его туники.

— Только не эту дрянь! Моя внучка так его разбавляет, что им можно умываться. В сундуке есть бутыль хорошего вина.

Массивный сундук из черного дерева, сплошь покрытый костяной инкрустацией, был заперт. Но Аарон легко справился с замком.

— Однажды ты убьешь себя этой гадостью, — заметил он, протягивая старухе полный кубок.

— Имею полное право! — Фахарра жадно отпила и облизала пересохшие губы. Ее костлявые руки дрожали мелкой дрожью, но она не пролила ни единой капли. — Шестьдесят два года я была лучшей гранильщицей драгоценных камней в Ишии. — Она сделала еще глоток. — Я огранила тот изумруд, что украшает верхушку королевского посоха. Нелегко огранить такой огромный изумруд, позволь сказать тебе.

— Ты уже говорила, — тоскливо перебил ее юноша. Он снова наполнил кубок темно-красным вином до металлического ободка.

— И еще скажу, если будешь хорошо себя вести.

Пока старуха молчаливо попивала, Аарон убрал на место пустую бутыль и запер сундук. Пусть внучка удивляется. Стерев едва заметные следы пальцев на черном дереве, он вернулся на широкий мраморный подоконник и стал глядеть поверх крошечного садика на город.

— Ты обгорел на солнце, — промолвила наконец Фахарра. — Хорошо, что ты обычно работаешь ночью.

Бледные пальцы юноши коснулись высокой скулы. Вздрогнув от боли, он возвел глаза к красно-золотому сиянию над крышами верхнего города.

— Не волнуйся, парень, — снисходительно молвила старуха, — ты получишь причитающуюся тебе порку. В Госпожу бросают только тех, кто покушается на Камень.

Аарон резко обернулся. Он очень хорошо видел в темноте, но в наплыве сумерек с трудом разглядел старую гранильщицу среди ее шалей, одеял и подушек.

— Что? — будто чужим голосом спросил юноша.

— Думаешь, я не знаю, почему ты обосновался здесь после всех своих скитаний? — Фахарра глотнула еще вина, смакуя его летний букет, и решилась. Она слишком стара, чтобы и дальше ходить вокруг да около; скоро пробьет ее час, и если парень, не послушает ее, то и его время кончится тоже. Как ясно виден он на фоне вечернего неба! Впрочем, гранильщица всегда видела его ясно. — Мы сечем наших воров до смерти. Сечем на рыночной площади. — Память перенесла ее на минуту туда, на рыночную площадь, когда ее руки еще были твердыми, глаз — верным, а ее искусство восхищало королей. — Сечем наших воров до смерти, — повторила она, возвращаясь в настоящее. — Но сперва мы должны их поймать.