Форма жизни - Андрей Ливадный Страница 14

Андрей усмехнулся, принимаясь за еду. Несмотря на очень тесное общение со своим напарником, он всё же в некоторые моменты начинал сомневаться, шутит Хьюго или нет…

* * *

— Добрый день, дамы и господа!

Ощутимый толчок, лязг стыковочных захватов, вибрация корпуса и долгое протяжное шипение воздуха совершенно не гармонировали с приветливым голосом, который бодро вещал из скрытых динамиков бортовой сети шаттла.

— Наш челночный корабль сообщением Земля — орбита только что благополучно завершил стыковку с межпланетным грузопассажирским лайнером «Янус», совершающим регулярные рейсы между Землёй и Марсом.

За внешней обшивкой челнока раздалось гудение, потом лёгкий скрежет прокрался вдоль корпуса, словно по нему, любопытствуя, провёл когтем неведомый монстр.

Лица пассажиров, успевших за час полёта сначала испытать трёхкратную перегрузку при старте, а затем вкусить двадцать минут самой настоящей невесомости, были бледны.

В основном отбывающие на Марс образовывали пары. Мужчины были в возрасте, солидно одетые, и их, как правило, сопровождали молодые привлекательные женщины, ровесницы Мари, с ужасом осматривающие предельно скромные и практичные интерьеры доставившего их на орбиту космического челнока, на котором было очень мало места, минимум комфорта и максимум выворачивающих желудок ошеломляющих ощущений. Кто катался на американских горках, тот знаком с малой толикой перегрузок, возникающих на первой стадии полёта, когда челнок выкарабкивался из гравитационного колодца планеты, а те, кто прыгал с парашютом, имеют некоторое представление о второй фазе орбитальных манёвров, связанных с невесомостью.

Сейчас такая молодая особа с испуганными глазами загнанной газели удивлённо и неприязненно смотрела на гофрированный шланг какой-то внутренней системы челнока. Длинная кишка оторвалась от креплений ещё во время старта и вот уже минут десять как плавала в невесомости, словно живая, изгибаясь в воздухе причудливой синусоидой.

— Дорогой… — Женщина повернула голову, пытаясь привлечь к себе внимание плотного, крепко сбитого мужчины, одетого в строгий деловой костюм. Мари уже обращала внимание на него, отметив, что квадратный подбородок, ранняя проседь в висках и оценивающий взгляд, которым он из-под полуприкрытых век постоянно обшаривал салон, говорили в пользу того, что это очередной клиент корпорации «Дитрих фон Браун», решивший порвать с делами земными ради обеспеченной старости на Марсе.

Чтобы не скучать, наш начинающий старичок прихватил в качестве новоиспечённой жены любимую куклу, неприязненно подумала Мари и тут же внутренне устыдилась собственной мысли. Какое ей дело до чужих судеб?

— Дорогой! — В голосе женщины теперь просквозили плохо скрытые истеричные нотки. — Неужели нам придётся жить вот так полтора месяца?!

Матёрый седеющий мужчина, который хранил до этого момента невозмутимое молчание, повернул голову.

— Успокойся, — произнёс он. — Это просто хреновое орбитальное такси. На «Янусе» всё будет в порядке. Нас усыпят, а проснёмся мы уже на подлёте к Марсу…

Его пояснения были прерваны голосом вновь включившейся бортовой киберсистемы:

— Дамы и господа, процесс шлюзования окончен, всех пассажиров просим покинуть свои места и, соблюдая очерёдность, пройти в переходной тамбур. Далее вам следует действовать согласно инструкциям, которые передаст мой коллега с «Януса». Приятного вам полёта.

* * *

За внутренним люком переходной камеры не было ни души, но, к облегчению некоторых особо впечатлительных пассажиров, тут присутствовала искусственная сила тяжести, коридор был чистым, а все коммуникации прятались за пластиковой облицовкой стен.

В конце коридора зашипел, открываясь, внутренний люк второго состыковавшегося с «Янусом» челнока, и в коридоре тут же стало тесно. Основную массу вновь прибывших также составляли дезориентированные бледные люди, впервые покинувшие урбанизированную колыбель человечества, но Мари, которой уже приходилось совершать межпланетные перелёты, не смотрела на них. Выбравшись из толкучки, она быстро прошла по короткому коридору и оказалась в центральном холле, расположенном во вращающейся части «Януса». Это было одно из немногих помещений межпланетного корабля, отданное на откуп такому понятию, как «комфорт».

Все стены данного отсека представляли собой сплошной экран, набранный из десятков плотно пригнанных друг к другу мониторов. Изображение не было круговым, оно оказалось разбито на квадраты, по количеству внешних видеодатчиков, расположенных на обшивке «Януса».

Мари села в кресло. Она знала, что экипаж корабля немногочислен и все его члены сейчас заняты работой по плану предстартовых процедур, но вскоре кто-то из астронавтов должен подойти сюда, чтобы проинструктировать прибывших пассажиров и проводить их в отсеки сна.

Оставалось ждать, разглядывая панорамы окрестного космоса.

Внутреннее состояние Мари по-прежнему оставалось сложным. Нет ничего хуже ситуации, когда лучик надежды внезапно сверкнёт средь непроглядной тьмы, осветив какую-то призрачную возможность возврата к прошлому, и тут же погаснет, оставив тебя в полнейшей горькой растерянности…

Сколько она ни размышляла над внезапным звонком и единственным словом, которое оставил абонент на автоответчике третьей виртуальной линии, прийти к какому-то определённому выводу, обрести уверенность в своих действиях и мыслях ей не удалось.

Прилетай.

Это лаконичное послание, вопреки логике и здравому смыслу, будило в ней и отчаяние, и надежду.

Никаких подробных инструкций не прилагалось, но именно так поступил бы отец в ситуации, когда у него не оставалось времени на пояснения.

Прилетай.

Это, определённо, написано в его духе.

Дело в том, что Мари, посещая Марс в прошлом, была ещё совсем маленькой девочкой, но отец, занятый своими делами на производстве, вынужден был надолго оставлять её одну, позволяя Мари гулять, ходить по немногочисленным магазинам строящегося города и осматривать скудные достопримечательности только зарождающейся марсианской культуры.

На тот случай, если они разминутся или Мари, не дай бог, заблудится среди длинной вереницы строек, у них было заранее оговорено место встречи, куда следовало подходить каждый час.

Если бы отец торопился, мысленно рассуждала Мари, или не имел возможности писать подробно и обстоятельно, то он наверняка поступил бы именно так, полностью положившись на мою сообразительность.

О том, что он мёртв, Мари думала, но…

Странности человеческой психики не поддаются исчислению и описанию.

После того страшного вечера, окончившегося странным, необъяснимым сном и столь же загадочным звонком по выделенной линии, она не хотела мириться с его смертью, хоть и видела собственными глазами мёртвое тело отца. Тело, которое сегодня должны были со всеми почестями предать земле, а она не будет присутствовать на этой церемонии, не отдаст последнего долга любимому человеку, потому что нет для неё ничего более невыносимого, чем мысль о его смерти…

Аргел был откровенно потрясён, но его изумлённое созерцание окрестностей грубо нарушил болезненный толчок в спину — это воины, конвоировавшие вновь прибывших рабов, пришлись подгонять их, направляя в узкий, полого уходящий вниз раскоп, похожий на рукотворное ущелье с ровными отвесными краями.

В тесном пространстве, меж близко расположенными стенами, царила глубокая тень, здесь всё ещё лежал ночной иней, наклонную дорогу покрывала наледь, а по серым, будто пепел, стенам с голубоватыми прожилками непонятных вкраплений полз замысловатый рисунок изморози…

Аргел, разум которого внезапно вышел из многодневного оцепенения горестных мыслей, уже не мог сосредоточиться на прежних переживаниях, — в конце концов, он был молод, его психика обладала достаточной степенью пластичности, приспособляемости, чтобы впустить в сознание новые впечатления и отдаться им со свойственной юности непосредственностью…

Глядя на мрачные, смыкающиеся над головой стены, он внезапно понял, что слагающая их слоистая порода, пронизанная голубоватыми прожилками, есть не что иное, как сплошные залежи легковесного воздушного камня, — он не догадался об этом сразу, потому; что привык видеть его в раздроблённом виде, привычно именуя общеупотребимым термином «реголит», означающим всякую каменную породу, измельчённую до состояния смешанного с пылью гравия…

Естественно, он не знал, как и из чего могли образоваться эти причудливо изогнутые на срезе пласты, но интуитивно понял, что именно толща серой, похожей на спрессованный пепел массы предохранила здания древнего города от разрушительного воздействия резких перепадов температур и каменных лавин, срывающихся со склонов кратера…

Незримый дух великой тайны на мгновение коснулся его рассудка, помогая разуму сбросить многодневное оцепенение, забыть на время о павшем на него проклятии, не думать о прошлых и предстоящих невзгодах, и юноша невольно воспрял духом, оглядываясь по сторонам уже с осознанным любопытством.

* * *

Почти час потребовался конвою, чтобы пройти уклон рукотворного ущелья и достичь ровной площадки, расчищенной у стены одного из многочисленных зданий погребённого города.

Аргел, порядком уставший, пресыщенный новыми впечатлениями, уже начал терять остроту ощущений, вновь впадая в апатию. Сколь ни потрясающими были открывшиеся взгляду картины, но их восторженное созерцание принесло лишь временный прилив сил, — крепко укоренившееся в рассудке чувство обречённости в конечном итоге вновь взяло верх, опять подтачивая разум мыслью о необратимости случившегося… Какая разница, где он встретит свой рок — в пустыне, где обычно добывали реголит, или тут, в раскопах странного кратера, сохранившего под толщей пепельно-серых наслоений город далёких предков?

Мысли Аргеландера нарушил окрик конвоира.

Экипировка воинов Кол Адра явно принадлежала древности, она совершенно не походила на изготовленные кустарным способом защитные балахоны, какими пользовались жители большинства городов. Удобная и прочная броня из непривычного глазу жёсткого материала плотно облегала тела воинов за счёт многочисленных сочленений отдельных элементов; вместо островерхих капюшонов головы конвоиров защищали обтекаемые шлемы с выпуклыми прозрачными забралами. Толстые гофрированные шланги соединяли закреплённые за спинами воинов ранцы с затылочной частью их шлемов, а непонятные устройства, выступающие между ободом забрала и толстым шейным кольцом, позволяли им говорить, многократно усиливая каждое слово, отчего голоса стражников походили на басовитый рык, прекрасно слышимый в разреженной атмосфере.

— Построиться, твари, живо!

Толпа рабов покорно вняла приказу, вытягиваясь длинной неровной шеренгой вдоль расчищенного фасада старинного здания. Мало кто из заключённых смотрел вокруг, в основном тусклые потерявшие жизненный блеск глаза выдавали полное равнодушие, и лишь немногие, подобно Аргелу, продолжали озираться, машинально выполняя приказ конвоира.

Занимая место в строю, юноша успел мельком осмотреть окрестности и заметить, что от обширной площади в разные стороны вели уже не раскопы, а тоннели, похожие на подземные коммуникации родного Регула. Конечно, визуальное сравнение не могло отражать истину, в подземельях города обитали лишь стаи вредоносных грызунов, периодически досаждавших горожанам своими набегами, а тут из зевов тоннелей на открытое пространство то и дело выходили измождённые рабы, толкающие перед собой тачки, гружённые глыбами воздушного камня. В центре площади был установлен огромный ворот, приводящий в движение грубо обработанный каменный круг, испещрённый коническими воронками. Рабы поднимались по шатким сходням и, дождавшись, когда под ними окажется одна из конусообразных выемок исполинского жернова, ссыпали в неё добытые в недрах тоннелей крупные обломки воздушного камня.

Аргел невольно прислушался.

Как бы скверно ни проводила звук разреженная атмосфера Селена, но юноша услышал скрежет дробящихся каменных глыб, надрывные стоны рабов, толкающих исполинский ворот, зычные окрики стражи, невнятное шуршание измельчённого воздушного камня, ссыпающегося по отлогим выемкам, прорезанным в нижнем, неподвижном гранитном круге.

Это были звуки уготованной ему жизни.

Аргела вновь охватила непроизвольная дрожь, как в то незабываемое утро, когда он очнулся среди зарослей металлического кустарника, осознав, что его настигло изменение…

Отсюда не существовало пути назад. Обитатели городов-убежищ полагали, что отряды городской бедноты, периодически выделяемые по требованию Союза для работы в реголитных копях, не возвращаются по простой причине: отработав положенный срок, они, по мнению большинства, находили лучшие условия для жизни в богатых городах Кол Адра, но теперь Аргел понял, что это миф. Среди сотен фигур, появляющихся и исчезающих в зевах тоннелей, не было ни одного человека в защитном балахоне, здесь трудились только изменённые, способные какое-то время сносить нестерпимые условия внешней среды Селена…

«Значит, это место проклято, как и все древние города…» — подумал Аргел, содрогнувшись от мысли о тысячах ничего не подозревающих людей, которые, попав сюда, в конечном итоге погибали, измождённые непосильным трудом, прогрессирующим проклятьем и чудовищными условиями существования.

В этот момент, когда стражники закончили выстраивать вновь прибывших, над обширной площадью, затмевая небосвод, внезапно появилась исполинская тень, и на миг всё замерло: скрипнув, остановился ворот, рабы, отпуская истёртые до блеска рукоятки тачек, бросали свой груз, отбегая в сторону, к периметру расчищенного пространства, даже стражники, не обращая внимания на своеволие заключённых, спешили отойти подальше от гранитного жернова и высящихся подле него конических гор измельчённого воздушного камня.

Исполинскую тень отбрасывал корабль торговцев, который, появившись в небе над копями, теперь опускался вертикально вниз, порождая своим беззвучным движением вихрящиеся смерчи, поднимающие густые клубы едкой серой пыли.

Площадь, куда опускался корабль, по своим размерам была сравнима с пространством среднего города, и отряд вновь прибывших рабов находился в данный момент на безопасном удалении от места событий. Клубы пыли медленно расползались по сторонам, воздушные потоки поднимали её вверх, свивая в замысловатые эфемерные фигуры, а корабль продолжал снижение, до тех пор, пока его плоское днище не оказалось над коническими отвалами заготовленного реголита.