Мефодий Буслаев. Ожерелье дриады - Дмитрий Емец Страница 14

– Ты говоришь «мягкий». Мягкость и бесхребетность –разные вещи. Мягкость – от силы и мудрости. Бесхребетность – от слабости,вялости и полного отсутствия внятных внутренних ориентиров. Бесхребетногочеловека можно заставить пойти в магазин и убить молотком кассира. А вотмягкого – не заставишь. Мягкие люди на самом деле очень твердые. Все герои навойне – настоящие, не случайные – были мягкими. Психопаты обычно тихо сидели вокопах и размышляли, как слинять, получив неопасную рану в ногу, – сказалаДафна.

Меф рассеянно выслушал ее и подумал, что вот, тянет же его кумным девушкам. Видно, природа так устроила, что у кого чего нет, тот то иищет.

Они купили два бутерброда с сосисками и, капая кетчупом,присели на горячий мрамор пешеходного перехода недалеко от Дома книги. Дафнанадеялась, что Хнык отстанет, но тот все маячил и вертелся поблизости, тоотбегая, чтобы с кем-нибудь заговорить, то вновь подскакивая к ним.

Лишь когда Даф решительно сунула руку в рюкзак, Хныкспохватился и стал прощаться.

– Покусики, мои лапусики! Бай-бай!

Жестким пальцем короткопалой мужской руки он нажал на носДафны, сказав «Пыки-пык!». Женская же тонкая рука ласково скользнула по щекеМефа.

– Какая лапочка! И щетинка еще не колется! –проворковал он и исчез прежде, чем Дафна поднесла флейту к губам.

– Уф! Отделались! Что это был за псих? Где ты с нимпознакомилась? – спросил Меф с досадой.

Как всякий нормальный, не любящий излишне мудрить парень,склонный к здоровому деспотизму, он желал знать жизнь девушки полностью,начиная с момента, как в детском саду в нее запустили огрызком от яблока.

– Э-э… Работали вместе, – пояснила Даф.

– Что, серьезно? Где?

– В одной конторе.

– Это ее они умчались смотреть?

– Э-э… Ну да, – подтвердила Даф.

– А при чем тут Прасковья? – спросил Меф.

Дафна ощутила, что еще немного, и она окончательнозапутается в объяснениях. И это при том, что лгать ей не хотелось, чтобы нерисковать перьями. Максимум сказать не все, оставаясь в то же время в узких, ноединственно возможных рамках правды.

Спасение пришло с неожиданной стороны. Из парусиновогобалаганчика летнего кафе вынырнул громадный черный пес. В пасти он держалжареную курицу. Пес бежал неторопливо, с достоинством. Не столько улепетывал,сколько передвигался приплясывающим шагом. Рот у него был широко открыт, ачерные края губ задраны. Создавалось впечатление, что пес многозначительноулыбается.

За псом гнались два официанта. Первый, носатый,восточно-горячий, размахивал полотенцем и так злился, словно знал украденнуюкурицу с цыплячьего возраста и даже сам помогал наседке высиживать яйцо.Другой, длинноногий, халтурил и семенил проформы ради, без желания догнать.Всякий раз, когда, казалось, что он должен настичь пса, официантприостанавливался, бросал сбоку взгляд на безмерно серьезного пса и принималсяржать.

– Ой, не могу! Держите меня сорок человек! Ой, немогу! – стонал он.

В очередной раз упустив пса, носатый подпрыгнул и, задыхаясьот гнева, принялся колотить своего напарника полотенцем.

– Пачэму нэ ловыл? Пачэму плохо бэжал? Мушшына ты илипроста чэлавэк?! – восклицал он.

«Проста чэлавэк» увертывался от полотенца, продолжая ржать.Сразу прекратить смеяться он не мог, как выключенный чайник не сразу перестаеткипеть и булькать.

– Да отстань ты от нее! Ну отберешь курицу, и что? Настол подашь? – спросил он.

Носатый искренне удивился.

– Как отстань? Каждый сабака будыт куриц брат, а платыт– нэт? – спросил он, точно подразумевая, что каждый приличный пес должениметь при себе бумажник или на худой конец кредитку.

Дафна, узнавшая пса мгновенно, едва ли не раньшевыгнувшегося дугой Депресняка, уже мчалась за ним. Удивленный Меф торопилсяследом, стараясь не потерять из хот-дога сосиску. Пес нетерпеливо трусил потенечку, держась стен домов. Самое удивительное, что украденной курицы он не ели даже не опускал ее на траву.

Некоторое время спустя пес остановился у подземногоперехода. Посмотрел в одну сторону, в другую и культурно скользнул в переход.Буслаев присвистнул. Он впервые видел собаку, которая переходила дорогу такграмотно.

– Мы тоже туда? – крикнул Меф.

Даф уже спускалась. Лампы дневного света гудели в струещиплющего глаза сквозняка.

В центре перехода на складном стульчике угнездился одинокийфлейтист, у ног его стоял бумажный стакан из-под сметаны, полный мелочи. Тут жена газетке лежал и толстый кот в ошейнике, возле которого тоже помещалась своякружка для сбора.

Флейтист и Дафна посмотрели друг на друга настороженно, какдве особы в одинаковых свитерах, случайно вошедшие вместе в лифт. У Дафнымелькнула мысль, что это светлый страж на боевом посту, у флейтиста же ходмыслей был свой.

– Идеи, блин, воруют на каждом шагу! Девушка, имейтесовесть: помогите коллеге-музыканту! – с гневом сказал он в пространство.

Пока Дафна помогала коллеге-музыканту, уговаривая Мефаотдать ему фирменную бейсболку «Звездного пельменя», а Депресняк шипел натолстого кота, пес с курицей куда-то исчез. При этом и у Мефа, и у Дафнысоздалось ощущение, что перехода он не покидал.

Вскоре все прояснилось. На выходе подземный переходразветвлялся. Слева – ступеньки, справа – наклонный заезд для детских колясок.Тут же начинался короткий узкий коридор. Завершался он железной дверью смолнией и надписью: «Высокое напряжение! влезай – убьет!»

Именно «влезай – убьет». «Не» кто-то старательно закрасилчерным маркером.

Однако пес, как видно, желал, чтобы его убило. У этой дверион и скребся, уверенно толкая ее лапой. Казалось, открыть дверь невозможно,поскольку снаружи на ней висел в кольце-«антифомке» здоровенный замок.

Но произошло чудо. Невероятное победило очевидное и закидалоего мертвенно-дохлый трупик вусмерть убитыми фактами. Дверь открылась вместе свисячим замком, который оказался просто наваренным на нее сверху.

Пес скрылся внутри. Подав Дафне знак подождать, Мефодийосторожно заглянул внутрь. За дверью обнаружилась квадратная комната примерночетыре метра на четыре. Освещали ее такие же гудящие лампы, как и весь пешеходныйпереход.

Никаких смертоносных щитов с электричеством внутри он неувидел. Окна, разумеется, тоже отсутствовали, зато имелись старый диван икруглый пластиковый столик, по всем признакам «прихватизированный» из летнегокафе.