Мефодий Буслаев. Ожерелье дриады - Дмитрий Емец

Скука – это игрушка для тех, для кого все дома на одно лицо,все кошки одинаковы, все книги похожи и все люди – замаскированные сволочи.

Йозеф Эметс, венгерский философ

Как-то в субботу, перед сменой в «Звездном пельмене», Дафнаи Мефодий отправились на блошиный рынок в Измайлово – не столько блохпосмотреть, сколько себя показать.

Нижнюю, попсовую часть рынка, с буденовками, матрешками,биноклями и чебуреками, где пожилые японские и немецкие туристы, демонстрируя внепрерывных улыбках керамические чудеса стоматологии, отоваривались фляжками своенной атрибутикой и танковыми шлемофонами, они проскочили не задерживаясь.Поднялись по скрипучей лестнице между двумя медвежьими чучелами и оказалисьнаверху, на деревянных мостках.

Промелькнули медные котлы, железные советские игрушки,таблички с прежними названиями улиц, ордена и марки. У Мефа капканом сработалохапужничество, и он с ходу купил новую солдатскую каску в промасленной бумаге исписанный, но тоже абсолютно новый противогаз, бывший до того на консервации. Немедленнонадел его, привинтил снизу железную хрюкалку и, откинув назад тяжелый хвостволос, пошел по рядам. На него почти не смотрели. Чудаков здесь хватало.

Даф терпеливо шла за ним и помахивала Депресняком, которогонесла как сумку – за ручку, вшитую сверху в комбинезон. Это был оптимальныйспособ не нарываться на его когти слишком часто. И так уже в ней многиевнимательные люди мгновенно опознавали кошатницу по куче мелких царапин нанаружной стороне ладони.

Дафна с удовольствием посмотрела бы старинные книги ипожелтевшие фотографии, с которых глядели цельные в своей серьезности лица.Мужчины в кителях, дети в матросках, женщины в шалях, старики с резнымипалками, шедшие к фотографу с торжественной ответственностью перед потомками.Вот только рассматривать их хотелось долго, без спешки, размышляя о каждомлице, – Меф же несся вперед как курьерский поезд и разве что гудка недавал.

Возле одного прилавка Буслаев остановился, восторженнопромычал что-то сквозь противогаз и схватил очень реалистичную, но явно муляжнуювинтовку.

– Сдержись! Тебя с ней в метро не пустят! –успокаивающе заметила Дафна.

– Му-муммм-мму! – таинственно ответил Меф, щелкаязатвором и в поисках, куда направить дуло, целясь в молодого продавца.

Продавец, радостный, красный и диатезный, точно его с двухлет кормили только помидорами и поили исключительно томатным соком, узрел вМефе родственную душу. Он встал, разгладил пузырящиеся на коленях джинсы и,шмыгнув носом, деловито сказал: «Жди! Я – ща!» Нырнул под прилавок и спустя трисекунды возник с германским ручным пулеметом «МГ-34».

Мефа пулемет впечатлил.

– Мым! – прогудел он сквозь противогаз и дернулстволом, будто стреляет.

– Бдздысь! Бдздысь! Джу-джу-джу! – приветливоотозвался продавец, проводя дулом «МГ-34» справа налево и вместе с Мефом явноперерубая очередью и Дафну.

Даф вздохнула. Она поняла, что это надолго. У помидорногопарня и Мефа установилось полное мужское взаимопонимание того градусасердечного единения, когда всякие девушки становятся лишними.

– Я скоро! – пообещала она и отошла к соседнемуприлавку, где среди парусников в бутылках, оленьих рогов и железнодорожныхподстаканников поблескивали крашеным фарфором нравившиеся Дафне фигуркиохотничьих собак.

Рядом с фигурками лежал залакированный кусок дубовой коры,из тех, что вешают порой в коридоре в память о существующей где-то природе. Дафрассеянно коснулась его, сама толком не зная, зачем это сделала, и в тот же мигуслышала женский голос, резкий, как звук дисковой пилы:

– Дафна? Страж света номер нолик в середине?

– Нолик в середине – это я, – осторожно призналаДафна, озираясь и пытаясь понять, кто с ней разговаривает.

Надо отдать ей должное, сумасшедшей она себя не сочла. Дажекогда в древесной коре прорезался рот. Рот был узкий, деловой, окруженныймелкими морщинами, похожими на трещины.

– Уф! Ну наконец! Уже час пытаюсь с тобой поговорить! Итуда дергаюсь, и сюда, а ничего дружественного поблизости нет!.. – снегодованием продолжал голос.

– Ничего дружественного? – вежливо повторила Даф,используя старенький фокус, известный всем студентам: не знаешь, что сказать,повторяй за преподавателем.

– А ты как хотела?! Не через сосновые же доски мне стобой лялякать! Да сосна меня и не послушает! Она у нас дама важная! –едко передразнил голос. – А если через березу – им все хиханьки-хаханьки,сережки и порхание мотыльков! Другое дело: дуб. Старикан ко мне нормальноотносится. Ну все, идем! Возьми меня и неси!

Даф с тревогой взглянула на торговку. Та грустно гладилачучело крокодила и на нее даже не смотрела.

– Да не заметит она! А заметит – так флейта тебе начто? Бери и топай! Думаешь, она сама этот дуб вырастила? – поторопил рот.

– Даже и не подумаю! – отказалась Дафна.

Она не хотела становиться клептоманкой, которой булочка вмагазине сказала: «Съешь меня!», чужой телефон: «Я хочу у тебя жить!», асеребряные часики: «Нам страшно! Мама, положи нас в карман!» Это толькокажется, что скатываться можно медленно и со вкусом, любуясь окрестностями. Этоназад карабкаешься медленно. Скатываешься же всегда в одно мгновение.

– Что, честность зачесалась? Ну тогда дай ейчто-нибудь! Только быстрее, не тяни! Что ты двигаешься, как сонная муха? –раздраженно велел кусок коры.

– От говорящего полена слышу! – не сдержаласьДафна.