Серебряные змеи - Рошани Чокши Страница 13

Может, ему удастся найти такого человека в Гипносе.

Тристан был бы счастлив, если бы они все смогли жить полной жизнью. Энрике коснулся цветка, выглядывающего из-за лацкана пальто, и пробормотал молитву. Это был засушенный лунный цветок – последний из созданных Тристаном. Когда эти цветы были свежими, они могли впитывать лунный свет и сиять в течение нескольких часов. В засушенном виде они становились лишь призраками своей прежней красоты.

– Это же цветок Тристана, – сказала Зофья.

Энрике отдернул руку от лацкана. Он не знал, что Зофья наблюдает за ним. Посмотрев на нее сверху вниз, он заметил, что она опустила руку в карман, из которого выглядывал точно такой же цветок. На мгновение Энрике показалось, что Тристан снова был с ними.

ОСОБНЯК АНТИКВАРА возвышался над ними, как луна. На лентах мишуры, обернутой вокруг величественных колонн, лежал тонкий слой снега. Маленькие колокольчики звенели в рождественских соснах, которые выстроились вдоль дорожки, ведущей ко входу. Особняк напоминал кукольный домик, воплощенный в жизнь: сводчатые башенки украшала разноцветная мозаика, а покрытые инеем окна казались скорее сахарными, чем стеклянными.

– Помнишь наши роли? – спросил Энрике.

– Ты изображаешь эксцентричного и легкомысленного человека…

– Писателя, да, – прервал ее Энрике.

– А я – фотограф.

– Очень молчаливый фотограф.

Зофья кивнула в ответ.

– Тебе нужно всего лишь отвлечь дворецкого на пару минут, – сказал Энрике. – За это время я постараюсь найти все следящие устройства, а после этого мы войдем в Покой Богинь.

Он поправил лацканы ярко-изумрудного пиджака, позаимствованного у Гипноса, и потянул за дверной молоток, сделанный в форме рычащего льва. Сотворенный лев прищурил глаза, задумчиво зевнул и издал громкий металлический рев, от которого затряслись маленькие сосульки, свисавшие с крыльца. Энрике вскрикнул.

Зофья не издала ни звука и лишь подняла бровь, бросив на Энрике недоуменный взгляд.

– Что? – сказал он.

– Это было громко.

– Вот именно! Этот лев…

– Я имела в виду тебя.

Энрике нахмурился как раз в тот момент, когда дверь перед ними распахнулась и в проеме появился улыбающийся дворецкий. Это был бледнокожий мужчина с аккуратной черной бородой, одетый в расшитый серебряно-голубой камзол и свободные штаны.

– Добрый вечер, – дружелюбно сказал он. – Мистер Васильев передает свои извинения, так как не сможет к вам присоединиться, но он очень польщен, что статью о его коллекции будет писать такой уважаемый искусствовед.

Энрике расправил плечи и улыбнулся. Фальшивые документы, сделанные на скорую руку, и правда выглядели впечатляюще. Они с Зофьей вошли в просторный вестибюль особняка. Пока что схема здания, которую они изучили накануне, совпадала с реальностью. Перекрещенные звезды и ромбы украшали пол из красного дерева. Парящие лампы освещали коридоры, а на стенах висели портреты женщин, находящихся в движении: на некоторых угадывались мифологические сюжеты, но другие выглядели абсолютно современно. Энрике узнал Танец Семи Покрывал легендарной Саломеи и изображение индийской нимфы Урваши, выступающей перед индуистскими божествами. Но на самой большой картине была изображена красивая женщина, которая была ему не знакома. Ее огненно-рыжие кудри струились по белоснежной шее. Судя по пуантам, которые она держала в руке, незнакомка была балериной.

Дворецкий приветственно протянул руку.

– Мы невероятно…

Энрике взмахнул рукой, прежде чем дворецкий успел ее пожать.

– Я предпочитаю не… касаться плоти. Это лишнее напоминание о том, что все мы смертны.

Дворецкий выглядел немного встревоженным.

– Приношу свои глубочайшие извинения.

– Мне больше нравятся поверхностные, – Энрике фыркнул и принялся изучать свои ногти. – А теперь…

– Наше фотооборудование уже здесь? – вмешалась Зофья.

У Энрике была всего четверть секунды на то, чтобы скрыть свое недовольство. Наверное, Зофья переволновалась, потому что до этого она никогда не путала свой текст. Посмотрев на девушку, он заметил, что ее усы начали отклеиваться по краям.

– Да, – ответил дворецкий, и между его бровей появилась небольшая морщинка. – Оно прибыло в большом чемодане, – он замолчал, и Энрике заметил, как его глаза метнулись к отклеивающимся усам Зофьи. – Я должен убедиться, что у вас все в порядке…

Энрике издал громкий истерический смешок.

– О, мой дорогой! Такой учтивый, не правда ли? – сказал он, хватая Зофью за лицо и прижимая палец к ее накладным усам. – Что за мастерское создание – человек! Как благороден разумом! Как беспределен в своих способностях… эм…

Энрике запнулся. Это была единственная известная ему цитата из Гамлета, но вдруг заговорила Зофья:

– …Обличьях и движениях. Как точен и чудесен в действии, – продолжила она низким голосом.

Энрике с удивлением уставился на нее.

– Прошу извинить чудачества моего друга, – сказала Зофья, вспомнившая свой текст. – Не будете ли вы так любезны показать мне некоторые комнаты? Мне будет достаточно совсем небольшой экскурсии. Может, я смогу сделать дополнительные фотографии для статьи.

Дворецкий, все еще сбитый с толку, медленно кивнул в ответ.

– Прошу за мной…

– Я останусь здесь, – сказал Энрике, медленно поворачиваясь кругом. Он постучал себя по виску и сделал громкий, глубокий вдох. – Я хочу пропитаться искусством. Мне нужно прочувствовать его, прежде чем я осмелюсь о нем писать. Вы же понимаете.

Дворецкий натянуто улыбнулся.

– Конечно. Делайте то, что у вас получается лучше всего.

С этими словами он повел Зофью в другую часть дома.

Как только они исчезли за поворотом, Энрике достал из кармана Сотворенную сферу и подбросил ее в воздух, наблюдая за тем, как она сканирует комнату на наличие средств слежения. Слова дворецкого никак не выходили у него из головы. Делайте то, что у вас получается лучше всего. Он вспомнил о том, как стоял в Национальной Библиотеке и как его вспотевшие пальцы размазывали текст для презентации, на которую никто не пришел… а потом, письмо от Илустрадос.

…Пишите ваши вдохновляющие статьи по истории. Делайте то, что у вас получается лучше всего.

Эти слова все еще обжигали. Его рекомендации ничего не значили. Он ожидал, что слова его профессоров и научных руководителей не будут иметь большого веса для Илустрадос, но он не ожидал, что влияние Северина тоже не произведет на них впечатления. Публичная поддержка Северина строилась на том, что понимали и ценили во всем мире: на деньгах. Но, может, его идеи были слишком глупыми, и деньги не делали их более стоящими. Может, он просто не был достаточно хорош.