Пленница Белого замка - Елена Кутузова Страница 12

— Здравы будьте. Бээт сказала, что вы чего-то хотите, а она не понимает!

Слова сугурского языка прозвучали музыкой. И пусть говорил мужчина с диким акцентом, это было неважно.

— Мне нужна комната на несколько дней, завтрак, обед и ужин.

— Серебряный асан в день, сударыня.

Лойз платил куда меньше. Но и трактиры с этой гостиницей не сравнить.

— Еда входит в цену?

Мужчина помедлил, потом все-таки согласился:

— Разумеется. Деньги — вперед.

Я заплатила за три дня. Бээт, выслушав хозяина, кивнула и жестом поманила к лестнице. Но прежде, чем идти, я попросила:

— Горячая вода и мыло найдутся?

Комнату мне отвели на третьем этаже. Бээт открыла окно, впуская свет и уличный шум, и оставила меня с ними наедине. Я огляделась. Тесно, но чисто. Беленые стены, большая кровать под плотным балдахином, табуретка с тощей подушкой на сиденье и сундук.

Не успела я разобрать вещи, как в дверь постучали. Двое дюжих мужчин втащили большую лохань и натаскали кипятка. Служанка принесла серый брусок мыла и разведенный в воде щелок. Пахли они отвратительно. Дома я использовала тонкую голубую глину с островов, или драгоценную пенящуюся смесь, нежно пахнущую вербеной. Воспоминания вызвали сильное желание немедленно пойти в лавку и купить привычное средство для мытья. Но я загнала его в самый угол сознания: сейчас старые привычки — излишество.

Я едва дождалась, когда за прислугой закроется дверь. Кипяток обжег кожу, но через несколько минут блаженная истома наполнила тело. Я расслабилась, позволяя воде смыть усталость и напряжение последних недель.

Постепенно веки отяжелели, дремота, смешавшись с паром, заставила меня зевать. Надо было мыться и вылезать из бадьи, но усталость сковывала движения. Я встряхнулась — нельзя расслабляться. Тут нет штата служанок, как в Замке, все надо делать самой.

Волосы промыла щелоком. Несколько раз намылила тело. Смыла пену чистой водой из ведра и, закутавшись в льняную ткань, перебралась на кровать. Усталость взяла своё — я еще смогла натянуть рубашку и провалилась в сон.

Шепот служанок проник сквозь плотную парчу балдахина. Болтушки! Так хочу спать, а они кудахчут, словно несушки. Но разговор столь интересен, что наказание не в меру расшумевшейся челяди откладывается.

— Прямо пропадают?

— Да. Неладно дело с этим трактиром, вот увидишь! Говорят, и отец его тем же промышлял. А почему тогда так быстро разбогател?

Чтобы лучше слышать, я поворачиваюсь, задевая балдахин. Вышитый бархат шевелится, заставляя горничных испуганно умолкнуть.

— О чем вы там? Что с трактиром неладно? — я сама отодвигаю тяжелую ткань.

Девушки приседают в поклоне. Лимаре перехватывает и закрепляет полог, Аира торопливо откидывает одеяло, помогая мне встать. И обе прячут глаза.

— Я жду! О каком трактире вы говорили?

— О том, что возле Утола. На Королевской дороге. Люди говорят — не все там ладно. Путники пропадают.

— Разбойники завелись?

Новость заставляет пересмотреть планы. Этот участок тракта проходит по землям Орвов, и никто не смеет там хозяйничать!

— Может, и так. Только поговаривают, что и хозяин руку приложил.

Вот это уже интересно. Если в непонятных исчезновениях людей обвиняют трактирщика, значит, и вправду — причастен. До сих пор обычно другой человек виноват бывал.

— Хорошо. Я проверю. А теперь — одеваться!

Завтрак подают в кабинет. За едой я просматриваю письма. Отец сообщил, что уезжает в столицу, король требует его ко двору. Кэм остается присматривать за землями Дома. И предупреждал, чтобы я была настороже — соседи в последнее время как-то недружелюбны.

Решаю не беспокоить брата слухами. Я сама — дочь Лорда. Все равно делать нечего, только бродить по Замку, да читать старинные фолианты в библиотеке.

После завтрака запираюсь в спальне и велю не беспокоить. Этот приказ всегда выполняют охотно и неукоснительно.

Вечером я уже на Королевском тракте. Никто, кроме родственников, не признал бы во мне леди Уллу. Беленая рубашка из тонкого льна. Серое платье с синей вышивкой перехвачено плетеным кожаным ремешком. Яркая косынка покрывает голову, защищая волосы от дорожной пыли. Крестьянка, что выбралась из дома по делам. Такое случается, только вот в одиночку женщины редко путешествуют. Сейчас я — хорошая приманка.

В сумерках поднимаюсь в отведенную мне комнату, служанка приносит светильник. Огонек трепещется, почти не давая света, зато копоти — хоть чернила делай. И запах. Гарь хорошо маскирует аромат ночной катилии. Где трактирщик это масло в таком количестве достал? Этот цветок не живет в нашей местности, разве что в оранжереях Лордов. Он очень красив, но ценят его совсем за другое. Масло, приготовленное из луковиц этого растения, обладает тонким ароматом, а в придачу — дурманит не на шутку. Рассказывали, как Лорд Дома-на-Озерах устроил пир, а вместо свечей зажег лампы с этим маслом. О видениях гостей до сих пор легенды ходят, а об их поведении стараются забыть. Ну, или хотя бы не вспоминать в приличном обществе.

И вот теперь у меня в комнате горит светильник с дурманящей дрянью. Недешевое удовольствие, если сжигать его полностью, но жертва должна потерять сознание в течение получаса. Меня дурман не берет, и я думаю, как поступить: разорить трактирщика, позволив всему маслу выгореть, или притвориться спящей?

Решаю подыграть. Спать в чужой постели удовольствия мало.

Забираюсь под одеяло прямо в одежде, закрываю глаза и стараюсь дышать ровно, как подобает спящей. Ждать приходится недолго. Хорошо смазанная дверь приоткрывается, кто-то прислушался, и вошел. Трактирщик. Чтобы узнать его, мне не нужны глаза.

А он, убедившись, что я не проснулась, подходит к окну и аккуратно распахивает створки. Ночной воздух врывается в пропитанную дурманом комнату, загасив огонь.

Но трактирщик обходится без света. Он возится у окна, и я слышу, что гостей прибавилось.

— Осторожно!

— Да не проснется она — там масла на троих было.

Шаги приближаются. Кроме трактирщика я чую троих мужчин. Запах выдает их планы, и я решаюсь.

Открываю глаза, как только чужая рука касается лица. Слышу негромкое ругательство и жесткая ладонь зажимает мне рот. Он что, видит в темноте? Но ему это мало помогает. Никто не смеет грабить людей на нашей земле!

Раскрывать для них крылья — много чести. Хватит и когтей. Тот, что пытался запихнуть мне в рот кляп, отлетает в сторону. Пусть теперь распоротый живот затыкает. Если сумеет.

Ужас сгущается, затмевая мрак ночи. Трактирщик охает: