Хвак - О'Санчес Страница 12

– Кто отнимет?

– Да хотя бы стража!

– Стражи нет.

– Ну тогда хозяин таверны – с его земли подобрано!

– Хозяина тоже поблизости нет, а служкам и без того работы выше головы – вон как забегали!

Попугал себя Хвак разными страхами, сам же и успокоил молчаливыми рассуждениями, но уже решил: пора уходить. Вот только знать бы – куда? Ай, да какая разница! По имперской дороге, вон туда. Главное теперь – не забыть важное: три и один – это четыре. Два и два – тоже четыре. Три и два – это пять, больше, чем три и один. Раз! – и полумедяк твой! Или, наоборот, проиграл: у Хвака в третий кидок было четыре и четыре, это… много. А Петля себе выкинул эти… на одной кости два рядка по три, да на другой столько же – «забор» называется. Два забора сразу – высшая удача. Люди называют ее – полная дюжина. А дюжина – это двенадцать! А двенадцать – это пальцы с обеих рук да еще два пальца!

Шагает Хвак по имперской дороге – и весь мир ему улыбается! Сыт он – как следует сыт, хотя и еще можно было бы навернуть чего – нибудь такого… Вино – в голове уже не бултыхается, весь хмель давно выветрился, но сердце все еще помнит эту беззаботную радость, которая расцвела в нем после второго кувшина. Деньги – была одна монета, да добавилось три… Три и одна – четыре. Вот бы еще разузнать, на сколько медяков можно обменять полукругель? И все – таки мир очень уж чудно устроен…

Хвак поозирался во все стороны – один он по дороге идет, никто за ним не подсматривает – хоть нужду прямо на дороге справляй! Но только так делать – негоже, даже с деревенской дороги сойди на обочину, уважь тех, кто тем же путем должен ходить, ты ведь не лошадь и не горуль! Но только в Хваке совсем иная потребность зудит: убедился он, что нет никого поблизости, добыл тряпицу из – за пазухи (в трактире лоскут подобрал), развернул ее и опять на четыре монеты любуется. И все – таки очень уж чудно устроено все на белом свете! Вот, например, денежки лежат на руке, одна серебряная, да три медных. Из медных самая крупная – большой медяк. За нее – Хвак крепче крепкого усвоил – дают две монеты поменьше, два простых медяка. А за простой медяк дают два полумедяка. Два по два – это… четыре. Выходит, что за большой медяк ему могут дать четыре полумедяка… и это будет то же самое! Четыре, да два, да еще один – это будет… много. Ладно, потом постарается поточнее посчитать. А вот с серебром как быть? Если в одном медяке – два полумедяка, то в кругеле – два полукругеля! Ловко! Но знать бы – сколько волшебной силы в этом самом полукругеле? Уж, наверное, поболее, чем в двух… или даже трех… больших медяках!.. А, может, и еще больше!.. Но – почему?

Хвак сначала замедлил ход, а теперь и остановился, позабыв обо всем окружающем мире, расставил сапоги, уперся ими попрочнее в дорожную твердь и принялся размышлять. Он не слышал ни воркования луговых птеров в траве, ни рева ящерных коров из пастбища за лесом, ни громыхания далекой грозы… Хвак думал. Наверное, в медяке потому силы вдвое больше, что он сам больше, чем полумедяк. На весы если положить с разных сторон – так, небось, то на то и выйдет… А вот полукругель… Он же в ширину почти такой же, как и большой медяк, а в толщину – заметно меньше. Так – почему?

– Что, детинушка, столбом стоишь? Молишься, али мошну потерял? Много ли утеряно?

Обернулся Хвак на дребезжание – прохожий со спины подоспел, старенький дедок. На голове шапка, белая с черным, которые паломники носят, в знак уважения к своим богам – Хвак не раз таких видел, через их деревню паломники часто проходили… Паломники – люди праведные, чистые… И путешествуют много, с богами разговоры ведут, стало быть – умные… Обрадовался Хвак: вот кто ему поможет, туман в голове рассеет!

– Доброй тебе дороги, отче! – Хвак поклонился вежливо, со всем уважением к старости святой.

– И тебе того же, внучек. Денюжки считаешь?

– Ды… не без того. Слушай, дедушка, а у тебя есть деньги при себе?

– Че… чего?.

– Ну… монеты! Кругели там, полукругели? Давай посмотрим, какие у тебя?

Так и затряслись у деда коленки, стоит, ртом пустоту подглатывая…

– По… пощади, сынок… нет у меня…

– Как – нет? – Изумился Хвак и на деда взирает вытаращенными глазами, поверить ему не в силах. Как это у него нет, когда кошель к поясной веревке подвязан?.. Был подвязан, а теперь его старик под жреческий балахон засунул? Хвак поозирался – нет никого вокруг! Ни людей, ни зверей, ни демонов – чего он так испугался, паломник этот?

– Кого ты боишься дедушка, чего ты прячешь? Тут ведь нет никого, ни одной живой души поблизости?

Понял дедок, что – да, чистую правду святотатец речет: нет никого в округе, нечего и надеяться на защиту, на спасение… Бряк на колени и дальше бороденкой в пыль валится, слезы туда роняет. Да только пыль зело густа и высока: туда кувшин вылей – тотчас впитается и даже грязи не образует, а немного погодя и до прежнего состояния высохнет…

– Не губи, сынок, возьми все, что есть, только не губи! Не мое это добро, храмовое!

Видит Хвак – дело как – то не в лад поворачивается, умом тронулся старец, не иначе…

– Вставай, дед, ты чего? Может, воды тебе? Я поищу, где – то тут ручей неподалеку, водицею потягивает…

Нет, завывает старик, в пыли перед ним валяется… И осенило вдруг Хвака: старый пень за лихоимца его принял, за татя дорожного, за разбойника!

– Дурак ты, дедушка! Я как лучше хотел – а ты вон что! Ну и жри свою пыль, коли так, а я дальше пойду! Эй, дед! Слышишь? Уйду ведь, ежели не опомнишься?

Была у Хвака надежда, что незнакомец сей попутчиком ему станет, добрым собеседником, что пойдут они себе по дороге и будет он старцевым словам внимать, почтительно и с благодарностью, мудрость человеческую впитывать в себя… Опять же, денежному счету учиться… А он – вон как! Ну, и лежи себе, на доброе здоровье!

Пошел Хвак дальше. Идет, куда прежде шел, а сам нет – нет, да и оглянется: дорога – то прямая, ровная уложена, далеко по ней видно и вперед, и назад! Одним словом, немного времени спустя – дождался Хвак сего мига – богомолец поднялся на ноги и порысил в обратную сторону, пыли с себя не отряхнув.

Эх, досадно Хваку, что такая несуразность вышла с попутчиком, но тут уж ничего не поделаешь, старые мозги не омолодишь!

Был осадочек на душе, да смахнуло его напрочь теплым ветерком и птеровым щебетаньем из окрестных трав. Давно ли снег с полей стаял – а они уж по колено и выше стоят, травы – то! Скоро ведь косить! Ишь, как птеры луговые раскричались! Это уж не щебет… Видит Хвак – мизгач прямо через дорогу шмыгнул, но не на птеровый грай, а наоборот! И без добычи в зубах! Стало быть, кто – то нарушил покой звериный да птеровый, стало быть, обретается кто – то в кустарнике в придорожном… или прячется… Хвак идет, а сам головой крутит: ну чего прятаться, от кого прятаться? До вечера далече, места обжитые, а он, Хвак, мирно идет, никому никаких угроз не выкрикивая! Никогда не думал он и не предполагал, что за пределами его родной деревни столь странные и непонятные люди живут! Нипочем не угадать – что они будут делать и говорить, когда с ними столкнешься! Взять, хотя бы, старика – паломника… чего он там себе удумал?