Русич. Кольцо зла - Андрей Посняков Страница 12

Проехали уже Чернохватово, Гумново, выехали на пологий холм, где Раничев вскорости собирался устроить выселки – больно уж место хорошее, рядом и поле, и луг, и выгоны – дальше дороги не было, вернее, она круто сворачивала и шла вдоль реки, а охотникам-то нужно было за реку.

Оставив телеги и лошадей, Иван с Хвостиным, прихватив рогатины и саадаки с луками, спустились к реке, за ними – с объемистыми котомками за плечами – и Евдоким с Пронькой. У берега в долбленом челноке их уже дожидался Митрофан – небольшого росточка, ловкий, жилистый, светлоглазый. Светло-русая бородка его задорно курчавилась, чуть прищуренные глаза смотрели внимательно, цепко.

– Здравы будьте, бояре, – завидев спускающихся, кивнул охотник.

– И тебе бог в помощь. Выдержит челнок-то? – Раничев с сомнением оглядел утлое суденышко.

– Выдержит, – улыбнулся Митрофан. – Хороший челнок, и не стольких еще выдерживал.

Уселись. Сначала охотник перевез Ивана с Хвостиным, затем вернулся за Евдокимом и Пронькой.

– Знатный у тебя охотничек, – выбравшись на берег, обернулся гость. – Кажется, я его видал когда-то… Знай, не всегда он по лесам шастал… вернее, шастал, но не за дичью – за зипунами.

– Может быть, – кивнул Раничев. – Только мне-то что до того? Мужик он полезный.

– Scientia potentia est, – заметил Хвостин. – Знание – сила.

Спрятав челнок в кустах, они долго шли лесом по узким звериным тропам. Вокруг расстилалась необъятная, почти непроходимая чащоба, тянувшаяся в мордовские земли, к Темникову и Кадому. Частенько приходилось пробираться буреломами, урочищами, обходить болота. Ивану вспомнилось вдруг, как вот именно в этих местах несколько лет назад он преследовал лжемонахов. Правда, тогда была зима, а вот сейчас… В некоторых местах, уж точно, не пройти ни конному, ни пешему.

Раничев нагнулся, пропуская над головой колючую сосновую ветку. Под ногами захлюпало – впереди оказалось болото, похожее на веселую, поросшую свежей зеленой травкой, лужайку, на которую так и тянуло прилечь. Ага, сунься-ка! Сделав короткий передых, вырубили слеги и дальше пошли след в след за Митрофаном. Не торопились, чувствуя под ногами полусгнившую гать, по обе стороны от которой хлюпала, колыхалась, трясина. Шаг влево, шаг вправо, и…

Оп!

Ухнул-таки в трясину шагавший позади всех Пронька. Закричал, задергался, замахал руками.

– Стоять! – обернулся охотник. – Гать узкая, не обойти! Евдоким, уж ты там помоги парню…

Евдоким без слов развернулся, протягивая служке слегу. А тот уже хрипел, захлебывался…

– На брюхо, на брюхо ложись! – закричал Раничев. – И тину подгребай, подребай под себя…

Куда уж там – «подгребай»! Ополоумевший от ужаса отрок едва успел схватить протянутую Евдокимом слегу. Зато уж ухватил, так ухватил – не вырвешь! Пахарь осторожно потянул… и сам, не удержавшись на ногах, повалился в тину, бросившийся на помощь Иван едва успел подхватить его.

– Осторожно, Евдоким! Чай, не на пашне. Парня, парня тяни!

– Тяну, господине!

Он все же умудрился не выпустить из рук слегу, иначе попавшего в трясину отрока вряд ли что могло бы спасти. А так ничего, вытащили… Правда, уже без онуч и лаптей, босого.

– Лапти твои, Прохор, видно, водяной утащил, – уж, как вышли на сухое место, смеялся Иван. – Вместе с онучами.

Делать нечего – пришлось устроить привал, чему Иван с Хвостиным были только рады – уселись под елкой, Раничев достал баклажку, выпили. Жить сразу стало веселей.

– Вот и мы так, бывало в походе, с мужиками, – привалившись к теплому стволу, предался воспоминаниям Раничев. – Попадем в дождь, все равно плывем, а уж к вечеру байдарки на берег вытащим, разобьем палатки – и водочки. Так душевно идет! А, Дмитрий Федорович? Ты там что, спишь, что ли?

Хвостин и в самом деле задремал. Не мешая ему, Иван поднялся на ноги, посмотрел, как Митрофан с Евдокием споро разжигают костер, и, отойдя к журчащему рядом ручью, наклонился, сполоснув холодной водицей лицо, после чего обернулся к Проньке – поиздеваться от нечего делать.

Отрок уже успел выстирать грязную одежонку в ручье и теперь аккуратно развешивал ее на деревьях – сушиться.

– И что ж тебя так в трясину шатнуло, отроче? – усмехнулся Иван. – Поди, всю ноченьку хозяйскую бражку жрал, из погреба, а? – он нарочно насупил брови.

Пронька, едва не плача, бросился в ноги:

– Не пил я бражки и в погреб не лазал, Христом богом клянусь, боярин-батюшка!

– Ладно, ладно, хватит валяться, – Раничев махнул рукой. – Подымайся, сказал! В следующий раз под ноги гляди внимательней.

– Да я и глядел… Только вот, на кочке ножик нашел… Интересный такой, маленький… Рукоять вся разноцветная, словно бы из цветного стекла, а на клинке надпись латиницей.

– И что за надпись? – заинтересовался Иван.

– In vino veritas.

– Надо же! – Раничев против воли расхохотался. – Ну, истина далеко не всегда в вине, хотя, конечно, кое-кто, небось, так и думает. Где ножик-то?

– Упустил. В болотину. Потянулся и…

– Эх ты, раззява!

Отрок опустил глаза.

– Ладно, пойдем-ка, поедим лучше, эвон, шумит котлище! Иди, разбуди гостя.

– Сполню, боярин-батюшка.

Похлебали ушицы – дожидаясь гостей, Митрофан успел-таки наловить рыбы: пару окушков, голавль, красноперки. Снова выпили. Сначала поели персоны знатные – Иван с Хвостиным, а уж только потом остальные, как и было принято в обществе. Немного полежав, Раничев покопался в мешке и. вытащив оттуда запасные сапоги, протянул их Проньке:

– На! Носи, паря. Босиком-то в лесу несподручно – сучки да и змее чикнуть может.

Слуга поклонился:

– Благодарствую, боярин-батюшка.

– Носи, носи, – засмеялся Иван. – За верную службу жалую тебя сапогами, Прохор. Правда, чаю, велики зело тебе, так уж не взыщи – других нету.

– Это ничего, что велики, не малы ведь, – усмехнулся Митрофан. – Завсегда можно на ноге подвязать либо травы напихать.

Отрок так и сделал. Пошли дальше – урочищами, оврагами, буреломами – заночевали, с утра обошли еще одно болото, а уж к полудню вышли в густой сосновый бор, пахучий и высокий. За бором, за стволами деревьев, серебрилось озеро. Плещеево.

– Пришли, – тихо, сам себе, сказал Иван. – И кажется, на том бережку когда-то стояло идолище.

– Давно уж его сожгли, господине, – обернувшись, так же тихо промолвил охотник. – Что сначала велишь – охоту или просто пройдемся, ребят посмотрим?

– Посмотрим, – кивнул Раничев. – Эвон, Евдоким-то весь извелся.

– Давно замечаю – странный ты господин, Иване Петрович, – Митрофан вдруг подошел ближе. – Ну какому боярину до простого пахаря дело? Только тебе. За что и поклон ото всех.