Век железа и пара - Андрей Величко Страница 12

Я никогда не любил выбрасывать ставшие вроде как ненужными вещи. Ибо еще в школе уяснил один из основополагающих законов природы, звучащий примерно так: «Всякая вещь оказывается позарез необходимой максимум через день после того, как ее наконец-то выкинули за полной ненадобностью».

Однако офицерская жизнь как-то не очень способствовала практической реализации выводов из вышеописанного закона. До сих пор как вспомню, сколько всего пришлось оставить, подарить или просто выкинуть, – так жалко становится чуть ли не до слез. Но когда благодаря нашему дорогому Никите Сергеевичу меня выперли из армии, ситуация улучшилась. Потом появился гараж, в котором тоже можно было много чего хранить. Да и на работе ненужное барахло я предпочитал отправлять не на помойку, а в специальную комнату в подвале.

Переехав на жительство в деревню, я ухитрился захватить с собой большую часть накопленного за жизнь барахла. И, собираясь в прошлое, полгода распихивал по зазорам между ящиками в сарае всякие вроде бы ненужные вещи. Именно так у нас в Австралии оказалась целая коллекция антикварной фототехники, начиная от здоровенной фанерной камеры из фотоателье.

Однако следует уточнить, что сформулированный мною закон обратной силы не имел. То есть из того, что какая-то вещь не выбрасывалась десятилетиями, вовсе не следовало, что она не понадобится вообще никогда. Взять, например, гэдээровскую железную дорогу, подаренную мной сыну на десятый день рождения.

Это была замечательная вещь. Локомотивы имели не электрический, а пружинный ход, заводясь ключиком. В стандартном комплекте имелся паровоз, маневровый тепловоз и восемь вагонов, включая два пассажирских. И четыре метра рельсов! Впрочем, они продавались и отдельно, так что я сразу докупил еще четыре. И добавил три четырехосные платформы, которых изначально в этом наборе не было.

Но сыну железная дорога надоела через две недели. После этого, терпя насмешки жены, я иногда доставал ее поиграть уже сам, но последние двадцать лет игрушка не покидала своей коробки. И за неделю до отбытия в семнадцатый век эта коробка переместилась в сарай, вскоре прыгнувший в прошлое вместе со мной, Виктором и котом Ньютоном.

Поначалу я не очень представлял себе ее применения, но в процессе подготовки второй экспедиции в Европу меня осенило. Так коробка с игрушкой оказалась на «Чайке», а вчера она была продемонстрирована Петру. Причем бросалось в глаза, каких усилий ему стоило оторваться от нее и как будущему императору хотелось предложить за такое чудо что угодно, но он все-таки сдержался. Я тоже, хотя меня так и подмывало сказать: «Да забирай ты ее на здоровье и играй с ней сколько хочешь!» Но время подобных широких жестов еще не пришло, хотя его приближение чувствовалось по многим признакам.

К прошедшей встрече я готовился по классическому первоисточнику, то есть тридцать четвертой главе «Двенадцати стульев». Правда, речь Остапа Бендера, посвященная грядущему превращению Васюков в Нью-Москву с последующим междупланетным шахматным конгрессом, там была приведена не дословно, но на недостаток фантазии мне не приходилось жаловаться никогда, так что я без труда домыслил недостающее по месту. И кажется, неплохо провел беседу с царем Петром. Поначалу он слушал меня с недоверием, но очень уж ему хотелось, чтобы развертываемые мной перспективы оказались правдой! Так что его скептицизм по мере беседы уменьшался, а после показа модели железной дороги исчез окончательно.

Понятное дело, что демонстрировать я ее начал не просто так. Аккуратно подвел беседу к тому, что Петр сам мне пожаловался на огромные расстояния России, при которых основные торговые пути проходят по рекам. Но они, во-первых, чуть ли не по полгода покрыты льдом, а во-вторых, далеко не всегда текут туда, куда надо. В ответ на что мне оставалось только сообщить, что в Австралии эта проблема давно решена. И если ледяные дороги в российских условиях не очень оправданны, все-таки зима там не круглый год, то железные будут в самый раз.

– Скажи мне, Петер, – вопросил я своего собеседника, – сколько груза сможет везти одна лошадь на телеге? Я имею в виду реально, скажем, от Москвы до Воронежа.

– Двадцать пудов, – прикинул Петр.

– Хорошо, пусть двадцать. А по рельсам та же лошадь потянет как минимум в десять раз больше! Если не в пятнадцать. Вот, смотри.

Показ железной дороги проходил в вестибюле посольского особняка, на мощенном не очень ровными плитами полу. Без рельсов в таких условиях тепловозик с трудом мог везти самого себя, переваливаясь маленькими колесиками по рытвинам и щербинам пола. Когда я прицепил к нему платформу, он начал то и дело застревать, а после того, как она была наполнена мелким щебнем, и вовсе не смог сдвинуться с места.

А потом я поставил локомотив на рельсы. Прицепил пассажирский вагон, за ним две двухосные платформы, потом три четырехосные. Нагрузил состав и отправил его в путешествие. Надо было видеть, какими глазами Петр смотрел на постепенно разгоняющийся поезд.

После первой встречи Петр взял двухдневный тайм-аут, проведя это время со своим посольством. Но потом опять заявился ко мне. Разницу в поведении я заметил сразу.