Спасти Москву! Мы грянем громкое "Ура!" - Герман Романов Страница 12

Все тут были очень молоды, полны энергии, как этому возрасту и свойственно. И только Фомин в их глазах был «стариком», если судить по его 37 годам, согласно послужному формуляру. Если бы узнали его настоящий возраст, что на десять лет превышал данный, то, наверное, все искренне изумились, ибо он им в отцы годился.

— Вчера вечером румыны обстреляли корниловцев у Тирасполя. В ночь наши перешли в наступление. Бои идут тяжелые, но валахов выбили из Бендер, они начали отступать к Кишиневу.

Офицеры моментально уселись, внимательные глаза, устремленные на отца-командира (а возраст тут ни при чем), моментально стали строгими — на слово «война» любой служивый реагирует только таким образом.

— А теперь вторая новость, господа! Все танки идут в Одессу, а, значит, дня через три или четыре мы пойдем в бой. Не все, конечно, у нас только шесть подготовленных экипажей, кто раньше служил на «Марках». А потому к утру все должно быть загружено, отоспитесь в плавании. У меня все, господа. А теперь отдыхайте!

Командир легко поднялся и быстро пошел к стоящему у въезда автомобилю. Фомин сразу подумал, что Павел Игнатьевич решил съездить к военному губернатору Новороссийска, чтобы у него узнать последние новости, а как окончится обед, то подполковник опять начнет руководить погрузкой.

— Чего-то наши морячки засуетились, как наскипидаренные, — поручик Бекич, инженер-механик «Генерала Скобелева», показал рукою на середину Цемесской бухты, где стоял длинный эсминец.

На нем действительно началась суматоха — забегали по палубе матросы, из труб повалил дым, на мачту быстро подняли какие-то разноцветные флажки. Вскоре от борта корабля отвалил катер, шустро устремившийся прямо к их причалу.

— К походу изготовились, вот и засуетились. В Одессу, наверное — флот румынские порты обстреливать будет, — вскользь бросил кто-то из танкистов, но дискуссии не вышло. Своих проблем было выше крыши, танки предстояло грузить до утра, а потому размышлять о чужих сложностях никто не желал, тем паче о моряках.

Однако катер пришвартовался рядом с транспортом, на причал вступил офицер в черном морском кителе и решительно направился к отдыхающим танкистам. Тем пришлось подняться, соблюдая вежливость и воинскую субординацию.

— Командир эскадренного миноносца «Беспокойный» капитан второго ранга Остолопов, — с ходу представился видавший виды моряк с жестким, словно просмоленным лицом, чисто выбритым подбородком и короткими, на английский манер подстриженными усами. — Господа, могу ли я увидеть капитана Ермакова?

Ялта

— Молодой, да ранний, — однако в голосе бывшего главнокомандующего ВСЮР не слышалось раздражения, как прежде.

— Все сделал руками монарха, милого Александра Павловича, да адмирала, а сам в тени остался. Политик, право слово, не зря о нем старик Келлер так отозвался.

Генерал-лейтенант Антон Иванович Деникин погладил пальцами седую бородку, которая его старила на добрый десяток лет, хотя и до пятидесяти ему было еще далеко. А взгляд снова прикипел к расстеленной на столе карте Бессарабии, расцвеченной синими и красными кружками. Причем первых, служивших обозначениями русских войск, было гораздо меньше, чем вторых — румынских дивизий короля Фердинанда.

Отпуск, который чета Деникиных проводила в Греции, прервался неделю назад — в полученной от военного министра телеграмме приказывалось немедленно прибыть в Ялту.

Проглотив очередную обиду, Антон Иванович повиновался, и три дня назад прибыл в порт на первом же пароходе. Там его встретил капитан генерального штаба, вручил под расписку толстый пакет и сопроводительное письмо, подписанное генерал-адъютантом Арчеговым.

В письме тот, выражая в словах всяческое уважение, фактически приказал ждать его до вечера 3 октября на отведенной для отдыха роскошной даче великого князя Александра Михайловича.

Деникиных встретили с чрезвычайной почтительностью, прислуга была чрезвычайно предупредительна, да еще выставлен полицейский пост и почтил визитом градоначальник. Первые часы Антон Иванович пребывал в полной растерянности — в отставку, как он думал раньше, таким образом не отправляют.

Тут что-то другое, но вот что?!

Пересмотрев списки назначений и увольнений по «Русскому инвалиду», генерал только усмехнулся в бороду — «сычем» ему стать никак не грозило. Впрочем, здесь в ходу был уже иной термин — «кутеповщина». Единственное, о чем пожалел генерал, так о том, что в свою бытность главнокомандующим он не нашел в себе такую безжалостную решимость очистить вооруженные силы от прорвы приспособленцев и тыловых бездельников…

— Антон Иванович, ты чем-то встревожен?! Ты не ложился спать и все продолжаешь сидеть над картами. Побереги здоровье, родной, приляг хоть на часок. Солнце давно в зените.

Мягкий голос жены отвлек его от мыслей, и генерал улыбнулся. Долгие годы он переписывался с юной Ксенией Васильевной Чиж, но, имея на иждивении больную мать, не мог сделать ей предложения руки и сердца. Но девушка ждала всю войну… И дождалась…

— Я поспал ночью немного. Ты знаешь, любовь моя, — устало произнес Деникин, — мне нужно еще поработать. Я себя хорошо чувствую. А вот вечером лягу пораньше.

— Ты что-то знаешь о назначении?

— Нет, генерал Арчегов в письме обещал прибыть на днях. Вот и побеседуем с молодым человеком тет-а-тет. Но сейчас мне ясно одно — скоро начнется война.

— Война?! Боже мой, опять будем убивать друг друга, — простонала Ксения. Она, как и все женщины на земле, за исключением ущербных на голову, войну недолюбливала, ибо какой жене и матери понравится отправлять на смерть мужей и сыновей.

— Не с большевиками, успокойся — они заняты мировой революцией, им сейчас не до нас, в Берлине парад проводят!

Губы Деникина сжались в злую гримасу. Только недавно он понял, что все перемены, прошедшие с марта, оказались наилучшим выходом из положения. И хотя сердце многого не принимало потому, что перемирие с большевиками он рассматривал как сделку с бесами, но разум постоянно говорил, что, перед тем как начать войну снова, нужна передышка.

«А ведь мы Россию заново собирать начали, потихоньку. И даже больше», — быстро пронеслась в голове мысль, и тут Антон Иванович, углубившийся в размышления, почувствовал, что ладонь жены теребит его за плечо, требовательно и настойчиво.

— Антон, ты задумался. С кем война-то будет?

— Я думаю с Румынией, — тихо произнес Деникин, и Ксения понятливо кивнула — секреты своего мужа она тщательно хранила, но и генерал редко разговаривал о служебных делах дома.

— И очень скоро…

Новороссийск

— Я капитан Ермаков, — Фомин сделал шаг вперед, — позвольте осведомиться, чему обязан, господин капитан второго ранга?

— Мне приказано немедленно доставить вас в Одессу…

— Кем приказано?