Крысиный король - Чайна Мьевилль Страница 12

Наташа нажала несколько кнопок, снова передвинула курсор, и на жидкокристаллическом дисплее появилась ее музыкальная добыча. Потом выбрала из своей потрясающей цифровой копилки полюбившуюся басовую линию и перенесла ее в рабочую зону. Она стащила ее из забытой реггей-песни, засэмплировала, сохранила и теперь извлекла, закольцевала и дала новую жизнь. Оживленный таким образом звук пробежал по внутренностям машины, устремился по проводам к огромной черной стереосистеме у стены и вырвался из мощных динамиков.

Звук заполнил комнату.

Бас оказался в ловушке. Он почти дошел до крещендо, в шквале струнных нарастало ожидание, которое вот-вот достигнет своего пика, кульминации… Вдруг сэмпл оборвался, и цикл начался сначала.

Бас-линия билась в конвульсиях. Она рвалась к жизни с новым всплеском азарта, жаждала освобождения, которое так и не наступало.

Наташа медленно качала головой. Это был брейкбит, ритм истерзанной музыки. Она любила его.

Руки снова забегали. Безумный ритм соединился с басом и тарелками, трещавшими, как цикады. Звуки неслись по замкнутому кругу.

Наташа двигала в такт плечами. С широко открытыми глазами она прослушивала то, что получилось, эти пьянящие звуки, — она нашла, что хотела: отрывок из соло на трубе Линтона Квеси Джонсона, вой Тони Ребела, призывный клич Эла Грина. Она собрала все это в свою мелодию. И мелодия плавно переходила в гудящий бас и барабанные ритмы.

Это был джангл.

Дитя хауса, дитя реггея, дитя танцпола, апофеоз черной музыки, драм-энд-бейсовый саундтрек Лондона государственного жилья и грязных стен, черной и белой молодежи, армянских девушек.

Музыка была жесткой. Хип-хоповый ритм, замешанный на фанке. Удары были быстрыми, слишком быстрыми; чтобы танцевать в таком ритме, нужно быть гибким, как проволока. Этой бас-линии повиновались ноги, это она отдавала джанглу свою душу.

Над бас-линией шли все прочие темы джангла. Чужие гармонии и голоса, как серферы, скользили по волнам басов. Мимолетные и дразнящие отголоски на мгновение взмывали над ритмом, пробегали по нему, едва касаясь, и опять исчезали.

Наташа удовлетворенно кивала.

Она чувствовала бас. Она знала его изнутри. Но вместо этих верхних тем ей хотелось найти что-то другое, совершенное и прекрасное, лейтмотив, который органично вплелся бы в барабанный ритм.

Наташа была знакома с хозяевами клубов, и они крутили ее музыку. Всем очень нравились ее треки, ее уважали и часто приглашали поиграть. Но она чувствовала смутную неудовлетворенность всем, что записывала, даже когда эти ощущения притуплялись чувством гордости. Законченный трек вместо освобождения приносил беспокойство. Наташа принималась копаться в коллекциях у друзей, лихорадочно перебирать пластинки; но, тащила она что-то у других или сама баловалась с клавишами, — ничто и никогда не трогало ее так, как бас. Бас никогда не ускользал: одно движение руки, и он уже вырывался из динамиков, совершенный и безупречный.

Сейчас тема стремилась к кульминации. «Gwan, — призывал сэмплированный голос, — Gwangyal». Наташа оборвала ритм, срезая его и фильтруя до минимума. Она отделила плоть мелодии от костей, и сэмплы теперь отдавались эхом в полой грудной клетке, в самой утробе ритма. «Come now… we rollin' this way, rudebwoy…» Она вытягивала звуки один за другим, пока не остался только бас. Он начинал тему, он и завершил ее.

Наступила тишина.

Наташа подождала немного, пока опять не услышала тишину города, с голосами детей и гудками машин. Она оглядела комнату. В квартире была крошечная кухня, такая же крошечная ванная и прекрасная большая спальня, где она сейчас и находилась. Скромную коллекцию своих плакатов и постеров она развесила в других комнатах и в холле, а здесь стены были совершенно голые. Сама комната была тоже почти пустая, не считая матраса на полу и массивного черного стеллажа, на котором размещались пульт и стереосистема. Деревянный пол был крест-накрест расчерчен черными полосами.

Наташа опустилась на пол и положила трубку на рычаг. Она уже направилась в кухню, когда позвонили в дверь. Вернувшись назад, она открыла окно и выглянула на улицу.

Перед входной дверью стоял молодой человек и смотрел ей прямо в глаза. Необычайно тонкое лицо, яркие глаза и длинные светлые волосы поразили ее, она быстро нырнула обратно в комнату и направилась к лестнице. Человек не был похож ни на свидетелей Иеговы, ни на хулиганов-скандалистов.

Она прошла через грязный общественный коридор. Сквозь рифленое стекло входной двери было видно, что незнакомец очень высокого роста. Она потянула дверь на себя и открыла, впуская голоса улицы и дневной свет.

Наташа подняла голову и взглянула в его узкое лицо. Рядом с ним она выглядела совсем маленькой; выше ее почти на целый фут, он был таким худым, что казалось, в любой момент может переломиться пополам. Ему было лет тридцать с небольшим, но при такой бледности трудно было сказать точнее. Волосы — болезненно-желтого цвета. Черный пиджак еще больше подчеркивал бледность лица. Он мог бы показаться совершенно больным, если бы не пляшущие в ярко-голубых глазах неугомонные чертики. Когда дверь открылась, лицо незнакомца уже сияло улыбкой.

Наташа и ее гость смотрели друг на друга, он улыбался, а на ее лице застыло настороженно-вопросительное выражение.

— Блестяще! — неожиданно сказал он.

Наташа взглянула непонимающе.

— Ваша музыка, — пояснил он. — Она восхитительна.

Голос молодого человека оказался глубже и богаче, чем можно было ожидать при такой худобе. Он говорил с легким придыханием, будто бежал, чтобы сказать ей это. Наташа поглядела на него, прищурив глаза. Слишком странным было начало разговора. Так не пойдет.

— Что вы имеете в виду? — сдержанно спросила она.

Он примирительно улыбнулся и продолжил чуть медленнее.

— Вашу музыку, — сказал он. — На прошлой неделе я проходил мимо и услышал, как вы играли. Скажу честно, я просто застыл на месте, раскрыв рот.

Наташа смутилась и хотела что-то возразить, но тот продолжил:

— Я вернулся, чтобы услышать ее снова. При этих звуках мне хочется танцевать прямо на улице! — Он рассмеялся. — В следующий раз я услышал, как вы прервались на середине, и понял: это играет живой человек. Подумать только: кто-то сидит там, наверху, и сочиняет музыку!

Наташа наконец заговорила:

— Я очень… польщена. И вы постучали в мою дверь только для того, чтобы это сказать?

Молодой человек нервировал ее возбужденной улыбкой и придыханием. Одно лишь любопытство не давало ей закрыть дверь.

— У меня пока нет фан-клуба.

Его улыбка изменилась. До этого момента она была искренней, взволнованной, почти ребяческой. Теперь губы медленно сомкнулись и прикрыли зубы. Он выпрямил свою длинную спину и чуть опустил веки. Слегка склонив голову набок, он не сводил с девушки глаз.