Моя душа темнеет - Кирстен Уайт Страница 11

Ничего такого янычары не говорили. Но няня сжала руку Раду так сильно, что стало больно. Он не отстранился. Она кивнула и вытерла слезы:

– Будь добр, передай мне корзину для шитья.

Раду сел поудобнее и стал смотреть, как ее дрожащие руки становятся увереннее с каждым стежком.

***

Воздух был тяжелым и густым от влаги. Раду шел по мощеной тропе к конюшням позади замка. Он весело напевал себе под нос, но его пение резко оборвалось, когда кто-то шлепнул его по затылку.

– Куда идешь? – спросил Мирча.

Раду не ответил. Молчание было лучшей тактикой в общении с Мирчей.

За спиной Мирчи внезапно возник их отец, и Раду отступил еще дальше в сторону. Он не помнил, когда разговаривал с отцом в последний раз. Карие глаза Влада скользнули по нему, будто не замечая. Затем Влад моргнул и наконец-то сфокусировал взгляд на младшем сыне.

– Раду. – В его голосе чувствовался вопрос, как будто он собирался что-то сказать, но не помнил, что.

За ним подоспели несколько бояр, по большей части из рода Данешти, их давние соперники. С ними был и Андрей, нервный и замкнутый, каким он теперь был всегда. Одетые для верховой езды, они остановились и уставились на Раду.

Раду хотел бы, чтобы они были женщинами. С женщинами было гораздо проще. Мужчины были жесткими и грубыми и безразличными к быстрой, лучезарной улыбке. Лада бы знала, что делать. Лада бы бросила на них сердитый взгляд и задрала нос, чтобы ни один из них и подумать не посмел, что они лучше ее. Раду выпрямился и представил, что он – это она.

– Мальчишка умеет ездить верхом? – спросил один из самых пожилых бояр Данешти, утомленно, но с легким вызовом.

Отец бросил на Раду жесткий взгляд.

– Конечно, умеет.

Раду поспешил за отцом и братом. Он беспокоился, что его не пригласят и накажут, но еще больше он беспокоился о том, что случится, если он поедет с ними и не справится.

Его друзья-янычары ждали его в дальней части конюшни. Лазарь, тот, что с щербатой улыбкой и смешливый, заметил, как перепуган Раду, и быстро оценил ситуацию. С ними Раду ездил верхом почти каждый день, под их шутливым попечительством он он не только освоился в седле, но даже стал ловким наездником. А еще он, возможно, рассказал им слишком много о своей семье. Пока выводили лошадей, приготовленных к прогулке, он стоял, понурив голову. Для него лошади приготовлено не было, и всем стало ясно, что он не должен был участвовать в поездке. Или вообще хоть в чем-то участвовать.

Он смотрел, как его отец садится в седло. Ему стыло стыдно, из глаз грозили политься слезы. Тогда Лазарь прокашлялся и сказал:

– Ваша лошадь. – Он протянул ему вожжи и уважительно поклонился, как будто Раду был чем-то большим, чем просто позабытым всеми мальчиком.

Раду взял поводья и улыбнулся, но быстро спохватился и поддержал формальный тон Лазаря.

– Благодарю, – сказал он и запрыгнул в седло так плавно и отлаженно, как только мог, выпрямился и направил своего коня вперед, желая поравняться с лошадью Мирчи. Чтобы пальцы не дрожали, он крепко сжал кожаные ремни. Отряд двинулся к лесу. Проезжая по полю, всадники держались вместе.

Его отец оглянулся и, как будто снова удивившись существованию Ралу, оценил его великолепную форму. Грудь Раду наполнила гордость от того, что он здесь, скачет верхом рядом с отцом и старшим братом, возглавляя группу бояр. Он на своем месте. Он поднял подбородок выше и поймал взгляд отца, предвкушая улыбку.

– Не опозорь меня, – сказал отец ровным тоном и, не удостоив Раду больше ни одним взглядом, погнал коня вперед.

Грудь Раду больно сжалась. Вся его гордость и надежда свернулись и опали где-то в животе. Оставшуюся часть поездки они, взмокнув, пробирались среди деревьев, кишащих насекомыми. Он перестал подгонять свою лошадь и отстал, оказавшись в хвосте группы рядом с самыми незнатными боярами, которые ворчали и сплетничали, не обращая на него никакого внимания.

Ветки дважды хлестали Раду по лицу, оставляя после себя острую боль. Но он ни разу не вскрикнул и продолжал держаться в седле прямо. Он прислушивался к разговорам вокруг и понимал, что недовольство слишком часто было направлено на главу группы.

Он никого не опозорил. Он оставался незамеченным и невидимым.

Вероятно, это было самое меньшее и самое большее, что он мог сделать для своего отца.