Три королевских слова - Агата Бариста Страница 11

Снежка снова подергала ухом.

— Ты — не останешься.

Снежинка снова замолчала, но мне хотелось, чтобы она окончательно развеяла мои сомнения.

— А вдруг?

Я, конечно, втайне ожидала, что Снежка повторит мамины слова про то, какая я красотуля, но вместо рассказов о том, какая я прекрасная, Снежка вдруг сказала:

— А если и останешься, тоже ничего страшного. Зато ведьмы-девственницы самые сильные. Вот я, например, решила сохранить свою Силу полностью. — И добавила довольным голосом: — Лева плакал.

— Но я не хочу Силы такой ценой, — надулась я. — Я хочу, чтоб все было как у мамы: и Сила, и папа.

— Учиться тебе надо срочно, хозяйка, — сказала Снежка недовольно. — По-моему, это от безделья тебе всякая ерунда в голову лезет. Тебя родители учиться направили, все условия создали, квартиру купили, денег надавали… умницей-разумницей тебя считают, доверяют… А ты о чем думаешь? Не отдать ли свою девственность — ведьмино сокровище — Васе Помидорову?

Мне стало стыдно.

Конечно же, тут Снежка была кругом права. Из-за того, что дни в конце лета выдались одинаково ласковыми, безветренными, приторно теплыми, и даже редкие дожди шли только по ночам, а к утру от ночной влаги не оставалось и следа, мне начинало казаться, что я застряла в каком-то сладком безвременье. Бесцельные странствия привели меня в состояние духовной невесомости. Иногда я чувствовала себя пчелой, которая отведала сладкого, но уже забродившего виноградного сока и теперь, потеряв все ориентиры, летит навстречу гибельной неизвестности.

Как тут было избежать глупых мыслей?

Но все проходит; прошли и эти беззаботные дни ожидания.

Наступил сентябрь, в остудившемся воздухе горьковато запахло осенью. Я подставила лицо первым свежим ветрам, и они вымели из головы пустое, возвратив мне цельность и ясность рассудка.

Мне так надоело безделье, что в институт я бежала вприпрыжку, размахивая рюкзачком и широко улыбаясь незнакомым встречным.

Студенческое бытие оказалось прекрасным. Я снова встретилась с Женей Журавлевой, обзавелась и другими приятельницами. Жизнь, безусловно, налаживалась.

Правда, немного разочаровала учеба. Пока все, что нам преподавали, было мне хорошо известно, но мама, которой я пожаловалась по телефону, утешила меня.

— Не все же, как ты, выросли при библиотеке с магическим хранилищем, — сказала она. — Какой-то вводный курс необходим другим. В первое полугодие тебе действительно иногда может быть скучновато. Потерпи, Данечка, когда пойдут спецпредметы и начнутся практические занятия, станет гораздо интереснее, вот увидишь. А уж на втором курсе вообще сказочно. Наша группа на зимнюю практику в Тарту ездила, на целых два месяца. Прекрасные воспоминания. Там, в подвалах университета, такой спецхран — закачаешься! Не знаю, куда пошлют вас, но уверена, скучать не придется.

Мамино воодушевление передалось и мне. Я со смирением повторяла основы и ждала наступления лучших времен.

Но в холодном промозглом ноябре в мою жизнь вошли Мартин и его ковен, и мне уже было не суждено перейти на второй курс.

Никаких поездок.

Никаких волшебных фолиантов.

Ни-че-го.

Больше я не хочу вспоминать. Я хочу, чтобы стало темно и тихо, как этого и желал Мартин. И еще я больше не хочу никогда слышать этого имени — Мартин.

Я чувствую сильный толчок в грудь, чувствую боль, картинки из прошлого стремительно скручиваются в сумасшедший пестрый клубок, и этот клубок взрывается ослепительной вспышкой.

Я часто моргаю, и, когда зрение проясняется, передо мной возникает надпись, белая на зеленом: «Для твердых бытовых отходов», и какие-то цифры — служебный шифр коммунальщиков. Потом я вижу растянутую между стен хрустально-радужную паутину и седую крысиную морду с внимательным взглядом.

— Дело ведь в нем, в Мартине? — спрашивает крыса. — Из-за него ты оказалась здесь?

— Да… — Я киваю и чувствую, как мое тело сотрясает крупная дрожь, которую не остановить.

— Трясись, не трясись, а рассказать придется, — безжалостно заключает крыса. — Рассказывай. И вспоминай хорошенько, это самая важная часть твоей истории.

Я снова киваю, но жалобно говорю:

— Я многое не могу объяснить. Я до сих пор не понимаю…

— Рассказывай как помнишь, все остальное — потом. Отпусти память по водам, мне надо узнать твою душу.

— Вы же не дьявол? — спрашиваю я со слабой улыбкой. Вроде как в шутку.

Крыса ухмыляется довольно:

— Ты мне льстишь, деточка. Я всего лишь старая нянька. Смотри на сеть и продолжай.

Старая нянька. Какое странное определение. Но об этом я подумаю завтра. Если оно настанет.

Я не хочу смотреть на сеть и продолжать. Мне даже начинает нравиться, как меня колошматит. Дрожь покоряет меня, темнота зазывает в свою безмятежность, но бесцеремонная старуха снова больно толкает меня жесткими пальцами.

— Ведьма Данимира! Смотри на сеть!

Я открываю глаза.

Паутина вибрирует, вступает в резонанс с дрожью моего тела и постепенно замедляет колебания. Я, подчиняясь ее ритму, успокаиваюсь и снова становлюсь способной мыслить и даже чему-то сопротивляться.

— Я продолжу, но не могла бы ты перестать постоянно тыкать меня в грудь? — протестую я. — У меня уже все болит от этого тыканья!

Горло крысиной ведьмы издает какой-то печальный скрипучий звук.

— Дурочка, это я ведь тебе сердце завожу. Я ж говорю, у тебя мало времени. Сосредоточься и рассказывай, не буду тебя перебивать.

Надо же. Мне заводят сердце. Скверно звучит.

Я соскребаю по дальним закоулкам последние остатки разума и рассказываю.