Метро 2033. Путевые знаки - Владимир Березин Страница 11

Что касается моих информаторов, то, уверяю Вас, это очень честные и скромные люди, которые выполняют свои обязанности; аккуратно и не имеют намерения оскорбить кого-либо. Эти люди многократно проверены нами на деле.

Лично и секретно от Премьера И. В. Сталина Президенту г-ну Ф. Рузвельту, № 288, 7 апреля 1945 года. Переписка… М., 1957, с.207

Я тысячи раз представлял себе, что почувствую, отрываясь от земли, но именно этого мгновения я и не заметил, так был напряжен. С запозданием на несколько секунд я понял, что нужно было, нужно запомнить, но слишком была занята голова, чтобы отметить не только показания приборов, но и своё состояние. «Да и ладно, подумал я и, понимая, что следующего раза, может быть, и не будет, прибавил про себя: В следующий раз». Я держал штурвал крепко, даже излишне крепко, пока не вспомнил слова отца, что ручку управления настоящий лётчик держит не слишком вяло и не слишком крепко, а как солдат ложку. Через полчаса я чувствовал себя гораздо увереннее тон работающего двигателя был ровен, и горючее не подкачало.

Но внезапно радиометры в кабине словно взбесились. Кабину наполнил писк. Математик перехватил мой взгляд и объяснил:

— А я скажу вам, что это. Не надо паники. Видимо, это сработавшая ракетная защита вокруг Москвы, то есть кольни ПВО Первой Особой армии. Они сбили большую часть боеголовок, вот они и упали здесь, на полпути между Москвой и Петербургом. Разорвались не все, а вот заражение очень высокое. Я говорил с людьми, знакомыми с этими Волками, там был один майор по фамилии Зелёный. Он рассказывал, что в штатном боекомплекте у них были предусмотрены две ракеты с ядерными боеголовками. Просто для того, чтобы очистить небо в случае массированного приближения целей. То есть противоракетная защита, которая стола на пятидесятикилометровой отметке, лупила по подлетающим объектам, и они падали (то есть, конечно, те, в которые попадали) в ста-двухстах километрах от города. Сейчас ветер гонит пыль, вот она и влияет на показания. Поднимайся выше, только осторожно.

Но мы быстро пролетели зону повышенной радиации и обнаружили, что за её пределами фоновые значения были в норме. Хотя что там, на земле, было совершенно неизвестно.

Мне велели идти прямо над автомобильной дорогой, и это было лучшим ориентиром. Время от времени она пропадала, кое-где шоссе заросло травой, но посёлки, что лежали внизу, не давали заблудиться.

Посёлки были повсюду, и я не терял надежды увидеть какие-то следы живых людей, но нет. Ничего, что указывало бы на живых, по крайней мере с высоты, видно не было.

Мы вошли в облачность, но выбранный курс был правильным, и пункт назначения нашего приближался.

Тут, надо сказать, всё пошло не так, как я думал. Я, конечно, промахнулся. Прямо перед нами показалась большая вода.

Математик уткнулся в карту и сказал, что это залив. То есть перед нами был Финский залив, и сейчас он представлял собою зрелище неописуемой красоты. Нет, я видел море на картинках, кажется, я даже видел его в детстве, впрочем, наверняка видел, но почти ничего не помню. А тут передо мной, летящим в небе, лежала большая вода, гладь которой переливалась на солнце разными оттенками голубого и синего.

Зрелище было фантастическое, но долго мне им любоваться не дали. Математик скорректировал наш почти прямой полёт, и я, довернув вправо, стал заходить на город.

Мы пролетали прямо над устьем Невы, когда со скопища ржавых кранов и каких-то странных сооружений снялась стая чёрных птиц.

Птицы пошли к нам наперерез, и тут я действительно испугался. Это были не птеродактили, а белые гигантские птицы с перепончатыми крыльями, но не менее страшные. Прошла минута, и десятки клювов застучали по крыльям и фюзеляжу, как горох. Было видно, что, если это будет продолжаться долго, машина потеряет управление и просто булькнет в Неву.

Я прибавил газу, сделал вираж, и стая осталась сзади. Математик насторожённо вертел головой, и я понимал, что сейчас он сравнивает этих птиц с московскими. Московские, похожие на птеродактилей разного размера, были, кажется, дельта-мутацией голубей и ворон. А эти полуптицы-полуящеры странной белизны появились неизвестно от кого. Потом меня осенило это же бывшие чайки! Но, так или иначе, рассуждать на эту тему мне больше было невозможно. Время кончилось, надо было садиться. Я сразу решил делать это на какой-нибудь из набережных, понадеявшись на их ширину и то, что все городские провода там давно оборваны временем и людьми. Перед нами лежал великий город, и я понимал, как он велик, особенно сейчас, когда я смотрел на него с высоты, замирая от страха. Я был одной крови с ним, и вместе со всем это был чужой город, таивший опасность.

Мы прошли над мостами, всё ещё золотым куполом Исаакиевского собора, с которого местами была сорвана обшивка, но, чёрт возьми, это был настоящий Исаакиевский собор, который я мог узнать! И он был так же величествен, даже ещё больше крут, чем я его себе представлял. Но его громада осталась в стороне, мелькнули слева Ростральные колонны… Стоп. На фотографиях их было две, а не одна, как здесь, в новой реальности. Вдали, почти у горизонта, торчала, наклонившись, огромная башня, похожая на веретено. Время или взрыв не пощадили её, выбив все окна и оставив только остов, башня казалась сотканной из паутины, прозрачной, и сквозь каждый этаж было видно небо.

Посреди Невы, отброшенный какой-то неведомой силой от берега, стоял полузатопленный корабль с тремя высокими трубами. Прямо из корпуса у него торчали какие-то металлические конструкции и я догадался, что это сорванный с места своей вечной стоянки крейсер «Аврора». На реях у него болталось несколько человеческих фигур, но что это за фигуры, понять было уже невозможно. Видение мелькнуло внизу, и я стал готовиться к посадке.

Как учил меня отец, я выпустил шасси, сбросил скорость и, выбрав хорошо просматриваемое место на широкой набережной, прижал самолёт к земле.

Коснулись земли мы жёстко, нас тряхнуло, и самолёт снова оказался в воздухе. Я всё же удержал управление, удержал его и тогда, когда машина начала рыскать. Нет, научиться управлять во сне, спустя двадцать лет после того, как ты последний раз сидел в кабине, конечно, невозможно. Но я сел, я сел! И теперь самолёт катился по чужому городу, гася скорость. Всё получилось, и всё закончилось. Но… Но, кажется, я сглазил.

Трёхсот, даже двухсот свободных метров набережной нам как раз не хватило. В конце пробега правая стойка шасси вдруг провалилась в дыру. Потом я не поленился посмотреть: большой провал в асфальте был заполнен серой пылью, и увидеть его даже вблизи было совершенно невозможно. Но так или иначе, мы подломили стойку и, скрежеща плоскостью по улице, описали почти полный круг.

Странно, но у меня даже не было радости от того, что мы сели. Я первые минуты думал о том, что мы остались заложниками этого города. И кажется, не я один был такой. Математик с раздражением произнёс:

— Зато все живы.

Было видно, что ему больше бы понравилось, если бы самолёт был цел, а он один остался жив. Нет, пожалуй, он и я, чтобы довезти его обратно.