Богиня - Александра Плен Страница 11

Сергей рассказывал, как будто оправдывался передо мной за свою дочь. Уверял, что она не будет обузой для нас, с его деньгами. Наверное, раньше в его жизни, женщины так и делали — сбегали от ответственности. Никто не хочет дочь-инвалида.

— Моя бывшая жена, мать Маши, как только узнала, что у дочери ДЦП отказалась от ребенка и пыталась оставить ее в роддоме… Я не позволил… Тогда она подала на развод и сказала, что если мне нужен инвалид — то воспитывай ее сам… — голос мужчины срывался, предательство до сих пор бередило его душу.

— И где она сейчас? — осторожно поинтересовалась я.

— Не знаю, последний раз, когда она просила у меня денег, она собиралась ехать в Италию на ПМЖ. Мне все равно, где она, но Маша иногда спрашивает о матери… — Сергей замолчал. Странно, я не могу иметь детей, а те, кто может — вот так легко выбрасывают их за борт своей жизни. Несправедливо.

* * *

На часах три. На донышке бутылки осталось лишь немного вина. Неужели я все выпила? На диване лежит альбом с фотографиями. Вот мы вчетвером на пляже в Италии, вот в Карловых Варах. Маша широко улыбается в объектив, сидя в кресле-каталке, мы — Сергей, Наталья Ивановна и я стоим вокруг нее, обнявшись. Хорошее время. Пока мы еще были вчетвером.

Что такое любовь? Думаю, у каждого человека на земле есть свое определение, верное лишь для него одного. И оно, безусловно, правильное. Пусть другие говорят, что он ошибается, что все это субъективно и есть более точные общие формулировки, написанные в справочниках, философских талмудах — не слушайте. Если вы счастливы, то абсолютно все равно, какое определение любви правильное.

Для меня тогда, двенадцать лет назад определение любви звучало, как забота. Забота радостная, открытая, внимательная и бескорыстная. У меня появилась полноценная семья, впервые в жизни. И пусть моей маме было уже семьдесят пять, а дочери девятнадцать, и пусть у нас всех были за спиной и боль, и болезнь и предательство — мы были счастливы.

Я взяла в руки фотографию, где мне сорок пять. Мой день рождения… Маринка, я, Сергей, Наталья Ивановна, Маша, Павел и Саша (друзья Игоря) со своими женами. Это была последняя счастливая фотография. Вскоре после этого дня рождения Сергей заболел. Слабость, быстрая утомляемость, головокружения, боли в животе. Сначала он как обычно отмахивался и сердился на мою настойчивость. Пока я не наорала на него и не потащила в больницу насильно.

Страшное слово «злокачественная опухоль» прогремело, как гром среди ясного неба. Третья стадия, метастазы, процесс почти необратим. Я выходила из кабинета с анализами на руках, как будто шла на плаху. Он же никогда не жаловался. Никогда не ныл и стонал. Ну почему он у меня такой замкнутый и молчаливый!

— Ну что? — весело поинтересовался Сергей, ожидавший меня в коридоре, — буду жить?

Да, — хрипло ответила я, — обязательно будешь. И мысленно пообещала себе, что сделаю все, чтобы жил.

И началась война… Непримиримая, жестокая, с переменными успехами и поражениями..

Война не на жизнь, а на смерть. Операции, лучевая терапия, химиотерапия. Мы продали трехкомнатную квартиру Сергея и поехали на эти деньги в Израиль, лечились у лучших врачей, в лучших клиниках. Я бросила работу, Маша жила с бабушкой за городом. Управление СТО взяли на себя его друзья.

Почти год в Израиле врачи боролись за жизнь моего мужа. Это был самый тяжелый и болезненный период в моей жизни.

Первый раз я не выбирала. Когда произошла авария с Андреем, когда погиб моей единственный ребенок, мое сердце рассекли пополам как скальпелем, резко и молниеносно. Без моего согласия, быстро и кроваво. С Алексеем я сама все решила. Я кропотливо и методично отпиливала тупой пилой кусок души, отделяла себя от Алексея, как будто собственную руку, медленно и болезненно. Но все равно, это происходило не так тягостно и бесконечно, как в третий. Нет ничего хуже этого затяжного ужасающего угасания. Без надежды, каждый день смотреть в любимое лицо и улыбаться, шутить, читать письма родных, пересказывать смешные истории по телевизору, выдумывать хорошие новости. Все, что угодно, как угодно изворачиваться, только бы вызвать легкую кривую усмешку на его лице. Он умер у меня на руках, ровно через год после моего сорока-пятилетия.

Иногда я думала… За что? Почему так происходит со мной? Чем я заслужила такую судьбу? Не каждый человек выдержит столько, сколько пережила я. Я видела женщин, которые ломались после первого же сильного удара судьбы. Видела их лица, превратившиеся в злобные гримасы, слышала голоса, проклинающие Бога и ненавидящие все и вся. Я встречала женщин, которые после первой же измены мужа становились ярыми феминистками, презирающие мужчин на всю оставшуюся жизнь. Проклинавшие изменников и клянущиеся больше никогда им не верить. Замыкавшиеся в своем горе и больше никогда не познавшие любви. Не открывшие своего сердца новому чувству. Видела мужчин, разочаровавшихся в любимых и так же погрязших в своих проблемах, находящих выход в выпивке или наркотиках.

Я не умела долго страдать. Благо это или проклятье? Не знаю…

Иногда мне казалось, что все — я больше не вынесу, не смогу дальше идти, сломаюсь и растворюсь в небытие. Но проходило время, и я опять начинала любоваться цветами и засматриваться на облака. Опять начинала напевать себе под нос и танцевать в пустой квартире. Рано или поздно, из памяти уходило все плохое, а оставалось только светлое, прекрасное и восхитительное. Моя любовь всегда была со мной.

Я не могла долго предаваться страданиям, на моих руках остались Маша и Наталья Ивановна. Мама Сергея очень сильно сдала за время его болезни. Мы жили втроем в их большом доме в пригороде. Я сама делала массаж Маше и занималась с ней физкультурой. Мы со свекровью решили продать бизнес Сергея, все-равно никто из нас не смыслил в машинах. Деньги положили в банк под проценты. На них и жили. Наше женское царство сплотилось в своем горе. Мы пытались жить как раньше, как будто Сергей ушел на работу и вернется вечером. Так же готовили много вкусной еды, так же украшали елку на Новый год, так же покупали журналы об автогонках и оставляли их на журнальном столике. Потом я потихоньку убирала старые и уносила на чердак.

Через год угасла Наталья Ивановна. Ее похоронили рядом с Сергеем, ее любимым единственным сыном. Мы с Машей остались одни.

Моя дорогая замечательная девочка. Дочь, которой у меня никогда не было. Смелая и сильная, она была красавицей, моя Мария Сергеевна. Когда я выходила с ней гулять, везя в кресле-каталке, никто бы не сказал, что под широким палантином скрывается больное изломанное тело. Красивое тонкое лицо с большими серыми глазами и доброй улыбкой, такой она была.

После окончания института она отказалась работать, иногда по интернету делала небольшие заказы, чертила в своих компьютерных программах схемы и модели, но всегда дома, Маша отказывалась выходить «в люди». Сколько раз я ее не уговаривала — все зря… Тот детский страх перед насмешками крепко засел у нее внутри. А если я ее и вывозила в театр или в столичный зоопарк, то только закутанную с ног до головы. И каждый раз она дергалась, замечая жалость и снисходительность во взглядах прохожих.