Ютланд и Мелизенда - Юрий Никитин Страница 10

Она тайком сверилась с колечком, поинтересовалась у слуги, что разнес еду и возвращался с пустым подносом:

– Здесь останавливаются все, кто едет через город?

Он кивнул с гордым видом.

– Да, это пока единственная гостиница! Строят еще одну, но та все равно поменьше и не в таком выгодном месте.

– Всадник на черном коне, – сказала она, – что недавно побил двух дивов в селе неподалеку, останавливался здесь?

Слуга покачал головой.

– Да, заезжал такой. Его сразу заметили. Нет, он проехал мимо и дальше. Как все они делают. Мимо и дальше. Такая у них натура.

– Кто он? – спросила она настойчиво. – Почему не остался?

– Герой на черном коне? – переспросил слуга с интересом. – Никто в городе о нем ничего не знает… Разве что Кривой Ясень, он в городской управе, этот и живет чуть ли не вечно, и летопись ведет вообще изначально. До него тоже вели, теперь он ведет…

Она спросил недоверчиво:

– Он может знать про этого всадника?

Слуга двинул плечами.

– Если он не знает, тогда вообще на свете никто ничего не скажет. Ладно, я тоже люблю поговорить о героях и подвигах, но нужно бежать, хозяин рассердится.

Мелизенда проводила его долгим взглядом. Значит, утром первым делом нужно побывать в городской управе…

Утром, наспех позавтракав, она поспешила в центр города, там в небольшом водоеме, огражденном камнями, женщины стирают на досках белье. К каменным стенам пристроены навесы, под которыми торговцы продают свои товары, народ одет беднее, чем в Вантите, но выглядит живее, все спешат с озабоченным видом, жизнь кипит.

Когда начала расспрашивать о городской управе, ее направили через площадь к самому крупному зданию, а оттуда в подвалы, где в конце концов отыскала городского летописца в тесной комнатке.

Из мебели здесь всего два стола, и на обоих высятся две стопки толстых и с виду очень ветхих книг, зато вдоль стен целые стеллажи с толстыми пухлыми книгами в переплетах из дерева и даже меди.

За столом согнулся над рукописью старый и согбенный от постоянного корпения над рукописями мужчина, но когда бодро и настойчиво простучали ее каблучки на входе, обернулся, сказал с великим неудовольствием:

– Тебе чего, мальчик?

– Здравствуйте, – сказала она вежливо, – это все летописи этого города?

Он оглядел ее с головы до ног, очень недовольный, проскрипел старческим голосом, похожим на скрип рассохшегося дерева под сильным ветром:

– Шутишь, мальчик?.. Нашему городу семь лет от роду. Эти книги о наших краях и древних временах.

– И все прочли? – спросила она. – Тогда сможете рассказать мне о черном всаднике на огромном черном коне, с которым всегда рядом черный хорт с багровыми глазами?

Он взглянул на нее исподлобья.

– А тебе зачем такое, странный мой мальчик?

Мелизенда положила перед ним на стол золотую монету.

– Я любознательный.

Он хмыкнул, на монету даже внимания не обратил, но она по движению его брови исчезла так, словно ее и на свете никогда не было.

– Есть тайны, – ответил он хмурым голосом, – которых лучше не касаться. Самые безобидные из них просто отвратительные, но есть такие, что, если назовешь вслух, обязательно случится что-то недоброе. Всадник на черном коне и с хортом рядом – это властелин подземного мира безумный бог Патута.

– Ох, – проговорила она испуганно, – я вообще-то думала о другом всаднике. Он тоже на черном коне и с хортом… Что, их двое?

Летописец сдвинул плечами.

– Всегда был один. Таких, как Патута, нет больше на свете. Ни на том, ни на этом. Но я тоже слышал что-то… хотя в такое не верю. О Патуте известно, что может мчаться и по нашему миру, миру живых, он бог, ему все доступно, но сам предпочитает свои владения, а они только внизу…

– А почему безумный?

Он ответил со вздохом:

– Говорят, обезумел от любви к одной из женщин. Правда, она тоже не простая, а из чистейших небесных дев, что поставило перед Патутой неодолимую преграду… Настолько неодолимую, что якобы обезумел от любви, хотя по мне эта версия слишком красивая, чтобы оказаться правильной. Народ всегда облагораживает, а на самом деле могло быть проще…

– Что, – спросила она, – что могло?

Он посмотрел с невеселой усмешкой.

– Многое могло, мальчик. Но я сам хоть и не верю в такое, но придерживаюсь версии, что обезумел из-за неразделенной любви.

– Почему? – поинтересовалась она. – Если не верите…

– Люблю красивое, – ответил он с иронией, – мужчины вообще-то романтичнее женщин, те за кастрюлями не видят мир… да и не хотят видеть. А мужчины в поисках прекрасного готовы идти на край света, а там срываться в темные бездны, пытаясь дотянуться до цветка у пропасти.

Она спросила с недоверием:

– Серьезно? А как же страсть к битвам, приключениям, поискам нового… даже к власти?

Он покачал головой.

– Мой мальчик, скоро-скоро поймешь, все делается ради женщин. И все поиски нового, только чтобы удивить, обрадовать и поразить женщин. И все войны начинаются из-за женщин.

Она сказала с мальчишечьим непониманием:

– А разве это не глупость?

Он вздохнул, покачал головой.

– Когда ты ехал к городу, видел цветущие поля?.. Здесь была мертвая, выжженная солнцем и степными пожарами земля. Даже звери избегали эти места, разве что мелочь какая вроде полевых мышей и сусликов… Но пришли эти глупые мужчины, распахали, что-то пустили под пшеницу, какие-то земли засадили яблонями и грушами, а что-то и вовсе соснами да дубами…

Она посмотрела на него в непонимании.

– А это при чем?

– Что глупые мужчины, – сказал он с ласковой насмешкой, – делают этот мир лучше. Да, воюют из-за женщин… А если это единственное, из-за чего воевать стоит?.. Во всяком случае, лучше пусть воюют и улучшают мир, чем живут в покое, а мир медленно загнивает.

Она сказала с прежней злостью:

– А что, нельзя, чтоб не воевали, но мир развивался? Разве не было таких народов?

Он кивнул и сказал ласково:

– Наверняка были. Наверняка!.. Но, как видишь, выжили только те, которые воюют. Другие где-то в далеком прошлом. Таком далеком, что даже в летописях о них ни слова, ни намека. Наверное, и сказать было нечего?

Она умолкла, потом буркнула, потому что старик смотрит на нее с ласковой насмешкой и словно бы ждет ответа:

– Неправильно это все!

Он покачал головой.

– Пока отыщут дороги получше, эта и будет правильной. Люди должны идти, искать, драться. Да за все драться! А лучшее из всего – женщины!