Стоунхендж - Юрий Никитин

С первым колокольным звоном заскрипели все четверо киевскихворот. Бородатые стражники, заспанные и злые, с натугой упирались в землюподкованными сапогами, налегали на крепкое дерево. Великий Город открывалсянавстречу миру.

Мощный колокольный звук, густой, как овсяный кисель наморозе, неспешно тек по мощеным улицам городища, влезал в щели запертыхставень, поднимал с постелей.

К западным воротам от центра города, звонко стуча подковамипо мостовой, подъехали двое. Оба на рослых боевых конях, сами как две башни вседлах. Один, по обычаю знатных франков, от макушки до пят в железных доспехах,второго можно бы принять за оруженосца или слугу, если бы тот был одет получше.Ни один рыцарь не потерпит, чтобы слуга был в душегрейке из волчьей шкуры, заплечом у него чтобы торчал простой лук, а из мешка позади седла вместо оружиявыглядывала суковатая палица!

Стражники хриплыми от бессонницы голосами приветствовалирыцаря. Всю ночь пьянствовали с ним в корчме, платил заморский гость, зазывалигулящих девок и тешились с ними, орали песни, играли на деньги, оружие, сапоги,а к утру, перепутав кто кому должен, разобрали обратно. А что за гулянка бездоброй драки? Дрались вволю и часто, натешились, у кого глаз не смотрит, у когогубы как оладьи, а кто и выползти из сторожевой будки не в силах. Затопогуляли!

Олег вяло кивнул, да ему и не орали. Его побаивались,сторонились. Молчалив, неспешен, себе на уме. Гулять не гулял, пить не пил, нои себя в обиду такой не даст, силу непомерную в нем не заметит только ребенокили слепец, а стражи ворот не были ни детьми, ни слепцами.

Томас настороженно придержал коня. Дорогу в воротахзагораживают трое крепких мужиков звероватого вида. Они смотрели пристально,изучающе. Воинами не выглядят, но в их движениях сквозит немалая сила, а всетрое были, как могучие быки, выросшие на воле. Один что-то сказал и пошел прямона Томаса. Калика шепнул:

— Сразу не бей!.. Сперва вызнаем, что хотят.

Мужик остановился перед Томасом — рыцарю стало не по себе.Мужик был широк в плечах, выглядел крепким, как скала, в руках чувствуетсямощь, способная раздавить рыцарские доспехи, как кору прогнившего пня. Острыеглаза под нависшими надбровными дугами, тяжелыми, как выступы скал, смотрелиприцельно, требовательно.

Двое других медленно подошли и встали с боков. От них густопахло брагой и пивом. Все трое были похожи на лесорубов или каменотесов.Похоже, и стволы деревьев, и глыбы камня ломал голыми руками.

Томас беспокойно озирался. Калика хранил сумрачный вид.Зеленые глаза загадочно поблескивали, железный обруч на лбу прижимал рыжиеволосы. Он сам выглядит диким лесорубом или каменотесом, но он рядом, а незагораживает дорогу.

Мужик спросил густым сильным голосом, что напоминал ревразбуженного матерого медведя:

— Ты... никак из-за моря?

— Угадал, — ответил Томас сдавленно.

— Раз из-за моря, — проревел мужик, он смотрел наТомаса неотрывно, — видел больше, чем те, кто не слезает с печи...

— Кто спорит? — ответил Томас настороженно. —Всяк, как говорит один мудрый странник, кто обошел хотя бы вокруг дома, ужемудрее того, кто не выходит за порог.

Мужик нервно сглотнул, громовой голос изломался, в немпоявилась молящая нотка:

— Вот-вот, о чем и говорю. Скажи, гость заморский,посоветуй... Как обустроить Русь?

Томас хотел плюнуть ему под ноги, ноги все еще трясутся, асердце колотится как у зайца, но в голосе мужика стояла такая мука, такаятоска, что он только буркнул:

— Сэр калика, давай быстрее из этого сумасшедшего края.Не понимают, что они здесь живут, а не я? А то я им такое насоветую...

— Грубый ты, — посетовал Олег. — А исчоблагородный!

Ворота остались позади, кони по утренней росе пошли резво.Небо было чистое, как облупленное яичко, и невинно-голубое, как глаза младенца.Воздух по-утреннему свеж, но день обещал быть теплым, хотя деревья по краямдороги уже по-осеннему покрылись золотом и багрянцем.

Рыцарь, сэр Томас Мальтон из Гисленда, благочестиво слушалколокольный звон, медленно и старательно перекрестился. Олег сдвинул брови,зеленые глаза потемнели. Чужая вера, созданная для рабов Рима, укрепляется всебольше среди некогда вольного народа. Правда, огнем и кровью, сотнями сожженныхвесей, распятыми и зарубленными волхвами и теми, кто не желал называть себярабом чужого владыки, хоть и небесного.

Вроде бы не было раньше на Руси рабов, не было привычки крабскому состоянию, но поди ж ты, сейчас уже мало кто ропщет открыто. Самыесмелые таятся в деревнях, там еще осталась старая вера, а волхвы вовсе строяткапища только в лесах. Видать, в душах много намешано от рабскости, ежеличеловек уже не бросается с ножом на того, кто прямо в глаза оскорбляет: «Ты —раб владыки небесного...»

Конь Олега, отоспавшись и отъевшись в Киеве, норовилсорваться вскачь, приходилось сдерживать, оглядываться на Томаса. Рыцарскийконь не для галопа, тяжел, да и всадник — целая башня из железа. Только ипроскачет полсотни саженей, дальше все, стой и рубись. А дальше и не надо, затокак секира расколет любой строй. А в брешь влезут пешие, их всегда за рыцаремтолпа, как за разъяренным медведем.

Навстречу ударил тугой свежий ветер. Красные волосы волхвазатрепетали, словно он вскачь нес пылающий факел. За спиной Томаса вздулся ивытянулся в струну, мелко дрожа, белый, как лебяжье крыло, плащ. Огромныйкрасный крест на белом полотнище гордо вещал, что рыцарь не просто рыцарь, аХристова воинства, которое доблестно освобождало Гроб Господень от нечестивыхсарацин.

— И снова в путь, — сказал Томас красивыммужественным голосом. — Для чего рождается человек, как не для странствий?

Олег покосился на гордое лицо рыцаря. Много раз уже слышалза свою долгую жизнь этот вопрос. И много выслушивал ответов. Все убедительные,но все разные.

— Чашу не пропил?

Томас спешно пощупал мешок. Округлый бок чаши не сразупопался под пальцы, сердце екнуло от страха.

— Сэр калика, — сказал он снеудовольствием, — я не только не пропил, даже не проиграл, хотя видал,как благородные рыцари... да-да, самых благороднейших кровей, проигрывали вкости не только деньги, коня и оружие, но — жен и родовые замки! Да что замки —имя проигрывали! Вот до чего Сатана силен, как умеет заманить в свои сетислабые души...

— Но ведь играл, — сказал Олег,поддразнивая. — А все игры, по вашему учению, сам сатана придумал.Поговаривают, ваш бог за то и сбросил его с неба, что не мог выиграть...

Томас сказал с достоинством: