Халиф на час - Шахразада Страница 9

В славном городе Багдаде, хранимом Аллахом всесильным и всевидящим, жил почтенный и уважаемый купец Мухрад ас-Суфи-аль-Хасан. Был он умным и оборотистым, а потому скопил немалые сокровища, которые и передал двоим своим сыновьям. Старший пошел по стопам отца и продолжил торговое дело. Его караваны появлялись на всех тропах подлунного мира и достигали далеких восточных берегов, за которыми, говорят, нет ни земель, ни жизни. Младший же, Абу-ль-Хасан, должен был управлять многочисленными отцовскими лавками.

Но, увы, он оказался юношей безалаберным и самонадеянным. Он положился на приказчиков в лавках, а сам лишь развлекался. Прошел всего год, и Абу-ль-Хасан узнал, что уже не все лавки принадлежат ему, что ловкие и оборотистые приказчики выправили себе грамоты, удостоверяющие, что они теперь владеют ковровой и скобяной лавками, торговлей шерстью и вином…

Но и это не остановило глупого Абу-ль-Хасана. Он призвал стражников, выгнал жадных и глупых приказчиков, но сам не стал ни рачительным хозяином, ни успешным купцом. Он нанял новых приказчиков, а сам продолжал веселиться. Сколько его ни увещевала мать, укоряя пьянством и бездельем, но Абу-ль-Хасан ее словно не слышал. Состояние продолжало таять, а разгульные пиры стали еще роскошнее и шумнее.

После смерти отца прошло ровно два года. И этот день все изменил в судьбе Абу-ль-Хасана.

Стояло солнечное прохладное весеннее утро. Пение птиц разбудило Абу-ль-Хасана на рассвете. Такого с ним не бывало уже давно. И потому он, вместо того чтобы, как в иные дни, нарядиться в пышный кафтан и отправиться на прогулку, призвал к себе слугу и велел собрать все конторские книги во всех лавках, а если приказчики не захотят их отдавать – привести к нему и приказчиков вместе с этими книгами.

Старик слуга, прекрасно помнивший гнев Мухрада ас-Суфи и опасающийся, что младший сын унаследовал эту скверную черту характера, со всех ног поспешил исполнить приказание молодого господина. Не прошло и часа – Абу-ль-Хасан только успел закончить трапезу – как конторские книги уже горой высились у него в кабинете. Рядом же с кабинетом выстроились вдоль стены трепещущие приказчики, которых доверенный слуга все же прихватил с собой. Просто для того, чтобы приказание было исполнено более чем усердно.

Семнадцать лавок оставалось у Абу-ль-Хасана, семнадцать пыльных захватанных грязными пальцами книг высилось на столе, семнадцать приказчиков, не помнящих себя от страха, ждали хозяина в коридоре.

– О достойнейший, – проговорил белый как полотно слуга, – твое приказание исполнено. Твои приказчики ждут тебя.

Абу-ль-Хасан угрюмо кивнул, втайне удивляясь собственному решению. Увидев, сколько ему предстоит прочитать, он пришел в ужас. А потому решил, что оставит лишь одного приказчика, который и разъяснит ему, как обстоят дела в многочисленных лавках и что же, собственно, записано на страницах толстенных конторских книг.

Ровно через десять минут беседы со словоохотливым приказчиком голова Абу-ль-Хасана пошла кругом. Он уже не рад был тому, что решил поинтересоваться своими торговыми делами. Но он все же не зря был сыном мудрого и удачливого Мухрада ас-Суфи! И потому еще через пять минут понял, что за болтливостью приказчика скрываются большие неприятности. Увы, лавки больше не приносили прибыли. Более того, приказчики были столь глупы и столь нерасчетливы, что отдавали людям товары в долг, но потом платы никогда не взыскивали. От долговых расписок конторские книги разбухли, как после дождя, но ни дирхема, ни фельса от этого в опустевшем кошеле Абу-ль-Хасана не прибавилось.

– О Аллах милосердный, – пробормотал незадачливый купец, когда смог наконец выпроводить болтливого приказчика. – Я же теперь беден, как корабельная крыса! Куда делось все, что оставил мне отец?! О стыд мне! О позор на мою седую голову!

Последние слова были любимыми словами отца. А из уст Абу-ль-Хасана прозвучали глупо. Ибо был Абу-ль-Хасан молод, чтобы не сказать юн, чернобород, черноус, а на его голове не было ни одного седого волоса.

Но стыд, жгучий стыд перед памятью отца разъедал, казалось, всю душу Абу-ль-Хасана. Он так истерзал разум юноши, что даже шум в коридоре не вырвал Абу-ль-Хасана из тяжких размышлений.

– Абу, весельчак Абу, где ты? – раздался почти в самом кабинете крик Рахмана, гуляки с соседней улицы.

– Почему ты кричишь, невежа? – проговорил Абу-ль-Хасан, выходя к гостям.

– Да разве я невежа? И что такого недостойного я сделал? Разве это не дом моего друга, где я могу вести себя так же, как у себя дома? Разве не будешь ты искать меня у меня дома так же, как я искал тебя?

– Твой крик может побеспокоить мою матушку, достойную и уважаемую женщину. Твой крик побеспокоил и меня. Я занимался делами…

Дружный хохот четырех глоток перебил речь Абу-ль-Хасана.

– Вы слышали, братья? Он занимался делами!

Абу-ль-Хасан поморщился, но постарался ответить сдержанно.

– Да, глупый индюк, я занимался делами! А вы отвлекли меня от серьезных размышлений!

– Да о чем ты можешь размышлять, несчастный? И надо ли размышлять – вот вопрос! Ибо кувшины твои, надеюсь, полны живительной влагой, барашек, должно быть, уже устроился над очагом… И значит, нам осталось лишь сдвинуть чаши за нашу вечную дружбу!

«Ах ты, надменный баран! Ах ты, недостойный сын шакала! Ах ты, ломаный медный фельс!»

О, как хотелось Абу-ль-Хасану все это выкрикнуть в лицо Рахману, но он рассудил, что опускаться до уровня своих недавних приятелей было бы недостойно. Ведь, увы, хватило совсем недолгого размышления, чтобы понять: он сам виноват в том, что пусты его кошели, что товары раздаются даром, что лавки его отца, некогда вызывавшие уважение у любого купца, теперь сделались лишь мишенью многочисленных насмешек.

«Как же должны были эти уважаемые люди называть меня? И как, должно быть, они бранят меня за то, что я презрел повеления отца и советы матери!»

Иногда, Аллах свидетель, бывает достаточно и мгновения, чтобы человек стал совсем иным. Гуляка превращается в скупца, убежденный холостяк ищет невесту, а глупец совершает поступки, до которых не додумался бы и самый мудрый из мудрецов.

Именно такое превращение и произошло с Абу-ль-Хасаном. И потому вовсе неудивительно то, что он, вместо того чтобы поднимать чашу во здравие великого халифа прекрасного Багдада, начал выгонять незваных гостей.