Безбашенный - Кира Шарм Страница 55

Ни хрена так не выматывает, как эта пропасть. Ледяная и обжигающая, разрывающая меня на тысячи кусков. Будто скатываюсь все ниже и ниже, срывая на пути остатки кожи.

Это надо обрубить, решаю, как только устало валюсь в кресло.

Пусть по живому, пусть так. Но еще одну ночь пережить в этой вязкой мути я просто не смогу. Надо ехать.

Сбрасываю с себя рубашку, отправляя ее в мусорное ведро.

Долго мылюсь под горячими струями, надо смыть с себя запах этого урода и его крови, которым я, кажется, пропитался.

И, блядь, снова звезды перед глазами, вспышками тока и ломающей судорогой, что скручивает все суставы, — а насколько сильно им пропиталась Мира? Насколько глубоко? Был его ублюдочный запах на ее коже, когда я целовал ее пальцы? Оставался в ту ночь на ее теле отпечаток его тепла?

Блядь… Это просто сводит с ума, выворачивая наизнанку.

Скептично осматриваю себя в зеркале, пытаясь хоть как-то пригладить взъерошенные волосы.

О концертах на ближайшее время можно забыть, — тут никакой грим мне не поможет

Разбитая скула, налившийся кровоподтеком подбородок, сияющий кровавыми сгустками белок глаза…

Но… Блядь, если она в другом виде не сумела полюбить меня, то какая сейчас, на хрен, разница?

Стиснув челюсти, киваю собственному отражению.

Как бы ни хотел оттянуть еще пусть и болезненное, а все же время, в котором пока хоть слабо, а трепыхается надежда на то, что хотя бы наше прошлое не было ложью, а лучше решить все сразу. Поставить окончательную точку. Навсегда.

Засовываю свое ноющее сердце подальше и отправляюсь к Дэну в отель.

МИРА

— Антон? — я вздрагиваю, когда он входит.

Не ожидала его увидеть после последнего разговора. Думала, больше не придет.

Взъерошенный, злой, губы плотно сжаты в одну нитку.

— Боже… — дрожащей рукой пытаюсь прикоснуться к его совсем разбитому лицу. В наш прошлый разговор все не выглядело настолько ужасно.

Не обращаю внимания на его потемневший взгляд и стиснутую челюсть. Он будто прожигает меня ненавистью, но это сейчас не важно…

— Тебе нужно к врачу, — бормочу совсем севшим голосом, сама практически себя не слыша. — Антон!

Мне стократ больнее от его боли, чем даже ему самому!

Он будто на миг становится прежним. Прикрывает глаза, позволяя мне коснуться, провести пальцами по набухшей скуле, вниз. А после, судорожно выдохнув сквозь зубы, сжимает мою руку, резко отстраняя от себя.

— Я сходил бы, Мира. Если бы врач смог вырезать тебя из меня, как злокачественную опухоль. Но это не поможет.

Поневоле улыбаюсь, но тут же прикусываю губу. Все-таки он меня любит, иначе не говорил бы сейчас так! Пусть каждое его слово и будто плетью меня хлещет!

Отворачивается, уходя от меня к окну. А я с замиранием сердца смотрю на то, как рвано вздымается его грудь под футболкой.

— Антон… — бормочу, не в силах себя заставить оторвать от него взгляда. Ему не все равно! Это ведь — главное! Значит, у нас есть еще хоть самый маленький, но все же шанс! Но… Преграда и угроза в виде Асколова никуда не делась.

— Это сделал Вадим? Где он? — я должна спросить, хоть губы и становятся деревянными. Хочется кричать ему о своей любви, но… Я не представляю даже, на что способен тот, кто должен был стать моим мужем! И какую опасность это все несет в себе для любимого!

— Тебя так сильно волнует, где твой жених? — его губы болезненно кривятся, и мне в грудь отдает этой болью. — Жалеешь о том, что перешла к другому? — его слова и вспыхнувший недобрым взгляд снова бьет меня наотмашь.

— Антон… — я просто опускаюсь на стул, чувствуя, как ноги становятся ватными. Как мне пробить эту непробиваемую стену? Как?

— Я просто волнуюсь. За тебя. Вадим страшный человек, и…

— И все же ты предпочла его, — он резко разворачивается, прожигая меня тяжелым взглядом. — Я нашел твою записку, Мира. Только сейчас. Ты попрощалась со мной ради того, чтобы остаться с ним.

Лишь опускаю голову. Что я могу ему сейчас сказать?

— Скажи мне только одно, Мира, — теперь его голос звучит надтреснуто. — Ты хоть когда-нибудь, хотя бы тогда, на Побережье, что-то чувствовала? Ты вообще способна любить? В принципе?

До крови закусываю губы, чтобы прямо сейчас не расплакаться. Только не при нем. Он больше мне не верит и не поверит никогда. Стоит ли унижаться напоследок?