Сжигая мосты - Юлия Гатальская Страница 45

Когда же я направлялся в Бор уже на следующий день, чтобы поздравить дочь с Новым годом, я уже не злился на Веронику. Совесть и испытываемое чувство вины своими неимоверными размерами вытеснили из меня неоправданную злость. Помимо всего я боялся. Боялся увидеть во взгляде своей жены страдания и боль, меня выворачивало наизнанку от мысли, что Вероника мучается по моей вине. Мне так невыносима была сама мысль о том, что женщина, которую я совсем недавно любил и считал идеальной спутницей, – теперь убивается горем из-за моего поступка, из-за моей слабости, что я неосознанно пытался вывести её на сильные эмоции, лишь бы только не чувствовать свою вину. Я грубил, хамил, унижал эту хрупкую женщину, только чтобы не видеть тоску и страдания в её глазах. Пусть она мечет в меня молнии ненависти, оскорбляет, кричит, выдаёт любые отрицательные эмоции, только бы мне не видеть её слёз, не чувствовать её скорби, боли и молчаливых обвинений. И, надо признать, я неплохо справлялся с поставленной самому себе задачей.

Покопавшись в глубине своей мелкой душонки, я легко мог понять, что, провоцируя Веронику на негативные эмоции, заставляя её своими действиями возненавидеть меня, я просто-напросто наказывал себя за своё поведения, пытаясь таким образом успокоить свою взбунтовавшуюся совесть и облегчить неподъёмное чувство вины.

Я ждал неизбежного – развода. Честно говоря, я ненавидел это слово и никогда не понимал людей, которые рушат свои браки, считая подобные поступки неоправданными и глупыми. Но теперь я понимал, что так думать мог только ограниченный человек, никогда не испытывавший подобного влечения, которое я испытывал к Тане. Теперь же я думал о разводе, как об избавлении. Нет, не избавлении от Вероники или от Кати, ни в коем случае, я думал о нём, как об избавлении от необходимости продолжать лгать. Возможно, это выглядит смешно, но тогда я был уверен, что продолжать обманывать Веронику, чтобы сохранить наш брак, было бы ещё худшим предательством, чем просто изменить. Изменить и скрывать это, продолжая притворяться влюблённым мужем, – это двойное предательство.

Именно из-за таких своих убеждений я заранее предупредил своего юриста о возможном звонке моей жены и не ошибся. Вероника позвонила Олегу Алексеевичу и попросила подготовить документы. Что ж, я не собирался мешать ей, я знал, что не имею никакого права даже пытаться удержать свою жену при себе, я считал это несправедливым по отношению именно к ней. Говоря по правде, мне тяжело было отпустить Веронику, тяжело было смириться с постоянным отсутствием её и Кати в моей жизни. Я ощущал, что часть меня, моей души и чёрствого сердца отрывается вместе с подписанным свидетельством о расторжении брака. Я любил Веронику, был привязан к ней долголетней привычкой любить её, но я не мог отказаться от Тани, а значит, и не мог предпринять хотя бы попытку вымолить прощения у своей жены. Зачем? Чтобы на следующий день снова прыгнуть в койку к Тане? Я, безусловно, причислял себя теперь к числу подонков, но не до такой же степени, чтобы нагло врать в глаза одной женщине и наслаждаться сексом с другой. Нет, на такое я способен не был. Пусть лучше я отпущу Веронику, дам ей возможность начать жизнь сначала, без меня, разорвав все нити, связывающие нас, кроме одной – самой крепкой – нашей общей дочери.

На тот момент мне действительно казалось, что я на это способен. После развода стало немного легче: Таня окончательно успокоилась, увидев подписанный документ, Вероника избегала встречи со мной, избавляя меня тем самым от необходимости грубить ей, а Катя продолжала любить меня и ждать свиданий несмотря на то, что Вероника всё-таки сообщила ей свою версию нашего расставания. Сказать по правде, я струсил тогда, когда нужно было посвятить дочь в наши отношения с Вероникой. Я понятия не имел, как ей об этом рассказать и как преподнести. Я боялся, что малышка обвинит меня во всех смертных грехах и возненавидит. Поэтому я просто предпочёл выбрать выжидательную позицию, надеясь, как последний трус, что ситуация разрешится сама собой. И она разрешилась, Вероника сделала всё за меня, хоть и с невыгодной для меня стороны.

Я, казалось, и сам успокоился, зная, что Вероника в Боре, живёт в доме отца и продолжает воспитывать мою дочь. Моя мать, наконец, смирилась с моим разводом и больше не предпринимала попыток уговорить меня вернуть Веронику. Мама старалась вести себя как ни в чём не бывало, но я видел в глубине её глаз обвинение и боль. Она боялась за меня, за моё будущее, за мои отношения с дочерью. Мама сразу невзлюбила Таню, запретила мне даже упоминать о ней в своём доме и уж тем более знакомить с Власовыми, а я и не пытался её переубедить.

Вскоре я понял, что был идиотом, когда думал, что Вероника страдает из-за развода и плачется в жилетку своему отцу. Когда в апреле мы с Катей в одно из наших свиданий решили посетить открытое кафе, я чуть было не потерял дар речи, наблюдая свою бывшую жену в роли официантки. Самые противоречивые чувства нахлынули на меня без предупреждения, словно цунами, и я нёс какую-то ахинею, не отдавая себе отчёта в своих словах. Что меня так разозлило, я не знал, но ещё долго после того случая не мог прийти в себя. Осознание того, что Вероника на самом деле начала новую жизнь, добавило в мой арсенал эмоций ещё одно неприятное ощущение, название которому я дал не сразу. Вероника вовсе не плакалась, не жалела себя после развода и не собиралась жить только на алименты. Она явно стремилась к самостоятельности, к независимости от меня, и это меня отчего-то задевало за живое. Я настолько привык к мысли, что Вероника никогда не работала, что у неё даже не было возможности закончить ВУЗ, что я был единственным источником её доходов и достатка, что видеть её теперь вот такую, хорошо выполняющую свою работу, для меня было невыносимо.

Эти чувства были сравнимы с теми, когда ты понимаешь, что то влияние, которое ты проявлял годами на человека, испаряется, улетучивается, смывая вместе с собой все нити твоего призрачного воздействия, уничтожая все рычаги возможного давления. Конечно, я понимал, что на зарплату официантки не так-то просто растить ребёнка и мои деньги ей всё равно необходимы, но осознание того, что Вероника вообще решилась начать работать, действовало на меня угнетающе. Какая-то неясная тревога свербила в моей груди, и только позже я понял, что это был банальная ревность и ощущение ненужности. Да, именно так я чувствовал себя после той ужасной встречи в кафе – я ощущал невостребованность когда-то родным человеком, никчёмность и ненужность. Теперь уже Вероника совершенно определённо оторвалась от моего мира, и это меня бесило и тревожило. Я не мог вот так легко отпустить её в свободное плавание, где-то в глубине души я сопротивлялся такой перспективе, хотя умом понимал, что нужно отпустить ситуацию, что всё идёт своим чередом и что я должен только радоваться, что жизнь Вероники налаживается и в моё отсутствие. Возможно, я был полным эгоистом, но я не мог радоваться этому, меня это раздражало и выводило из себя.

К моему ещё большему удивлению, такие неприятные чувства были не самыми страшными. Теперь, когда я понял, что между Вероникой и Волковым роман, они обострились в стократ. Если кто-нибудь спросил бы меня, почему моё сердце так реагирует на подобные новости, ведь я в разводе, схожу с ума по Тане, не люблю Веронику той любовью, которой любят своих женщин, я бы не смог ответить. Копнув поглубже в своей душе, я понял, что всё ещё имею собственнические чувства к бывшей жене, что до сих пор ревную её и не могу представить в постели с другим. Я был первым и единственным её мужчиной, а теперь она спит с Волковым. Чёртов щенок, всё-таки добился того, чего хотел! Каков хитрец! Выждал подходящий момент и набросил на Веронику свой невод, увлекая в свою пучину.