Сжигая мосты - Юлия Гатальская Страница 44

– Вероника, уведи Катю, я поговорю с этим подонком! – прорычал Волков, отчего моя челюсть медленно поползла в сторону каменного пола аэропорта.

Не то, чтобы я боялся этого загорелого качка, я и сам был в неплохой физической форме, но это его собственническое заявления просто вывело меня из себя. Что, чёрт его дери, он вообще себе позволяет? Этот щенок вздумал учить меня жизни или воспитывать? На каких основаниях? Мало того, что он вечно крутится под ногами у Вероники, зовёт моего ребёнка Каток, из-за чего она просит и меня так её называть, так ему ещё и необходимо выставить себя положительным самцом за счёт моего прилюдного унижения? Я быстро подобрал челюсть с пола и открыл было рот, чтобы высказать всё, что я о нём думаю, как Вероника сделала что-то вовсе из ряда вон выходящее: она подошла к Волкову, продолжающему держать на руках моего ребёнка, обняла его одной рукой за талию, а второй погладила по его небритой физиономии со словами:

– Серёж, не стоит, я сама разберусь, правда.

Я, как идиот, растерянно переводил взгляд с лица бывшей жены на лицо Волкова, пока до меня, как до жирафа, медленно доходил весь смысл произошедшего таинства между этими двумя. И когда я, наконец, понял, что происходит, вторая игла ревности безжалостно проткнула моё сердце, отчего я невольно дёрнулся и скривил губы. Эта игла, надо заметить, была отнюдь не меньше, чем первая, напротив, мне показалось, что она была оснащена ржавыми зазубринами – настолько болезненными были ощущения.

Волков одарил Веронику приторно-слащавым взглядом, от которого меня чуть не стошнило, и, зыркнув на меня со всем возможным презрением, на которое только был способен его ограниченный мозг, подхватил сумку моей дочери и, продолжая прижимать её к груди второй рукой, направился к выходу.

– Мамочка, – позвала Веронику Катя, и та, проворковав «Я сейчас вас догоню» и дождавшись, когда они исчезнут из виду, резко схватила меня за руку и поволокла с прохода к ближайшей стене.

– Ты совсем охренел, Власов! – она рычала с такой злостью, что я не мог поверить, что передо мной стоит моя бывшая жена. – Ты понимаешь, что после этого я не могу тебе позволить видеться с Катей даже в доме твоих родителей, не то, что забирать её куда-то!? Вдруг ты и туда притащишь свою пассию, и вы будете расхаживать голышом перед трёхлетним ребёнком! У тебя совсем мозгов не осталось, Власов, или они выключаются напрочь, стоит какой-нибудь распутной девке потрясти перед тобой сиськами?! Забудь о свиданиях с Катюшей, ты меня понял? Даже на километр не приближайся к моему дому!

Сказать, что Вероника была в бешенстве – не сказать ничего. Она вовсе не была похожа на котёнка, это была настоящая львица в гневе. Я знал, что матери готовы на всё, лишь бы защитить своё дитя, но, что они вот так могут перевоплощаться, я и не догадывался. Сейчас передо мной стояла совсем другая Вероника, не та, которая раньше была моей женой – кроткая, покладистая, стеснительная, застенчивая, сомневающаяся в себе и своих силах. Эта была новая Вероника – сильная, уверенная в себе, решительная, твёрдая в своих намерениях. Я настолько был удивлён произошедшим с ней переменам, что напрочь забыл слова оправдания, заготовленные заранее. Я тупо пялился на неё, пытаясь узнать в ней знакомую мне Веронику, но я не мог. Сам не понимая своих действий, я невольно прошёлся взглядом по её стройной фигуре, пропуская мимо ушей её гневные выпады и стараясь найти подтверждение, что это та самая Вероника. Я остановил взгляд на её лице, отмечая на нём наличие макияжа, что и вовсе заставило меня сомневаться, что было уж совсем смешно.

– Если твои родители захотят видеть Катю, передай им, что они всегда желанные гости в доме моего отца! – продолжала высказывать недовольства незнакомка, которая когда-то была моей женой, усердно жестикулируя тонкими руками.

Неожиданно Вероника замолчала, взглянула мне в глаза и когда продолжила, её голос стал тише и в нём уже не было ярости и злости, они резко испарились, оставляя только глубокое разочарование и вселенскую тоску:

– Как ты мог так с ней поступить, Марк?

Я вздрогнул, услышав своё имя из её уст. Этот простой вопрос, содержащий в себе столько грусти, сожаления и презрения одновременно, как будто отрезвил меня. Я почувствовал вдруг, что Вероника никогда не простит мне такое поведение в отношении к дочери и меня это открытие почти убило. Я прочёл в её карих глазах столько разочарования, сколько не видел за всю свою жизнь, даже если вместе сложить все разочарованные взгляды, направленные в мою сторону.

В тот момент я не мог ничего произнести, я не знал, как ответить на её вопрос. Я ощущал оцепенение и не мог собраться с силами, чтобы сказать хоть слово в своё оправдание. Это потом я понял, что промолчал только по той причине, что не было таких слов, которые могли бы меня оправдать. Любые мои никчёмные доводы разбились бы о высокую стену неприятия. Да и как я мог убедительно оправдаться, если сам не верил в существование хотя бы одной веской причины, из-за которой можно было бы допустить случившееся. Поэтому я промолчал, выдерживая презрительный взгляд бывшей жены и упорно делая вид, что считаю себя невиновным.

Оглядываясь назад, я понимал, что после того, как встретил Таню, я слишком часто притворялся или строил из себя того, кем не являлся на самом деле, если дело касалось Вероники. Уже в тот самый вечер, когда я пришёл домой и понял, что Вероника всё знает, я начал вести себя, как идиот. Она плакала, а я даже не пытался её успокоить, хотя мне было невыносимо больно наблюдать за её страданиями. В тот момент я хотел лишь одного – остаться с Таней, но при этом причинить как можно меньше страданий жене, чтобы всё это поскорее закончилось. Это только потом я понял, что так не бывает.

Я вспомнил тот день, когда вернулся домой с целью повидаться с дочерью и выяснить отношения с Вероникой, узнать о её решении относительно нашей дальнейшей жизни, но я застал там только толстый слой пыли, звенящую пустоту и оглушающую тишину. Признаться, мне было больно и страшно видеть наш общий дом в таком брошенном состоянии, но чувства эти быстро испарились, уступая место возмущению: как Вероника могла, не предупредив меня, забрать дочь и увезти в неизвестном направлении, я же просил её не отбирать у меня Катю?

Мечась в приступе ярости по дому, я со злостью разбрасывал вещи, швыряя и пиная всё, что попадалось на глаза. А когда на журнальном столике в гостиной я заприметил сверкающий бриллиантом тонкий ободок из белого золота, я зарычал от злости. Мои пальцы с силой сжали несчастное кольцо – символ былой любви к Веронике – и я, размахнувшись, швырнул его о стену так яростно, что она треснуло пополам и разлетелось в разные стороны. Тогда я был очень зол и сам до конца не осознавал причины этой злости. Я изменил жене, предал её, разрушил наше семейное счастье, по всем логичным заключениям Вероника имела полное право уехать, и я это понимал, но продолжал накручивать себя, мысленно обвиняя её во всех грехах. Я набрал номер жены и вылил на неё всё своё возмущение. Теперь-то я могу с уверенностью сказать, что вёл себя так только потому, что не ожидал от тихони Вероники такой реакции, такой решимости вот так собраться и уехать в Сосновый Бор к отцу на постоянное место жительства. Признаться, я до последнего был уверен в том, что Вероника никуда от меня далеко не денется, ведь она полностью зависела от меня материально. Но она сломала все мои убеждения, взяла и уехала, поставив меня перед свершившимся фактом. Это-то меня и взбесило больше всего.