Его невольница - Ульяна Громова Страница 30

Штормило. Не только море и небо, но и меня, и Энвера. Этот шторм — как отголосок наших встреч, всегда заканчивавшихся стихийным девятым валом.

После той автоэкскурсии по отмеченному маршруту он привез меня в свой замок, развернулся и уехал. Я не видела его уже два дня. Кемран тоже не появлялся. Но я о нем вспоминала с досадой и глубинным неприятием. С досадой — потому что время шло, а ничего не происходило, а значит и не приближало меня к возвращению домой. С неприятием, потому что… Я гнала от себя эти мысли. Потому что секс с Кемраном — чистая проституция. За его обещанную помощь я продавала ему свое тело, получая хлипкие оргазмы просто потому, что оно привычно отзывалось на привычное.

И тяжелее всего было осознать, что после внезапного исчезновения Энвера я слонялась по замку с тоской, то и дело, спускаясь в холл и вглядываясь в ведущую через десяток метров под уклон дорогу. Я ждала мерзавца. Свое чудовище. Божественно красивого гада с магнетизмом, которому не могла противостоять. И… не хотела.

Но все это перекрывали его злодеяния, я не могла забыть клетку, похоть клиентов закрепившуюся за Энвером славу главного злодея — мистического, потому что его никто не видел на заброшенном заводе, похитителя русских девушек.

Сегодня впервые я не хотела есть. Больше на столе не было вина и столь богатых блюд, все завтраки, обеды и ужины были вкусными, но обыденными. Ни салфеток, ни хрусталя, ни серебря… ни Энвера.

На третий день, когда, спустившись к завтраку, не увидела его, я развернулась и со злыми слезами вернулась в свою комнату и ничком рухнула на постель, снова вспоминая то, что случилось в развалинах древнего маяка, рядом с которым оказался последний пункт проложенного маршрута — частная кофейня на скале под открытым небом…

— Ну и зачем тебе это было надо? — иронично спросила, ежась от прохладного сквозняка, гулявшего в каменной скошенной трубе с остатками винтовой лестницы.

Ветер завывал, как зверь, протяжно и тоскливо, задирал мне платье и лапал холодными пальцами спину. Энвер смотрел на черное с бирюзовой каймой и пенным кружевом море, украшенное золотой дорожкой, клином ведущей к заходящему солнцу.

— А тебе зачем? — спросил после минуты молчания, не оборачиваясь.

— Чтобы вернуться домой… — Я осеклась, потому что мерзавец обернулся со странной гримасой на лице — не то сарказм, не то сожаление. Или все вместе. — Что ты так смотришь на меня? — спросила с вызовом, снова поежившись от слишком настырной прохлады.

Шелковое платье остыло, и от этого мне было еще холоднее.

Энвер подошел ко мне, и я отпрянула к щербатой стене, мерзавец сделал еще шаг, и я прижалась к холодному камню, мгновенно покрывшись крупными мурашками.

— Замерзла… — сказал так мягко, что в животе что-то встрепенулось.

Он положил руки мне на шею, согревая ее своим теплом и глядя мне в глаза. Встал так близко, что жар его тела окутал меня вместе с его запахом — разогретый мед с перцем и шоколадом. Мне пришлось немного запрокинуть голову, чтобы смотреть в глаза мужчине — дьявольскую черную бездну. Энвер обнял мое лицо ладонями, огладил скулы и подбородок большими пальцами, рассматривая мое лицо, будто изучая. И не оставил мне шанса сопротивляться, когда зафиксировал голову, держа за затылок и подбородок, и накрыл мой рот осторожным поцелуем.

Нежное прикосновение лишало воли, а его дыхание, как поток теплого течения, скользнуло внутрь и разошлось по артериям, венам, капиллярам, оживляя кровь, устремившуюся в низ живота и защекотавшую внутри набиравшем силу вихрем. Энвер спеленал меня руками, оторвав от холодящей спину стены, и целовал, закрыв глаза, упоительно и до дрожи проникновенно.

— Я весь день хочу сделать это… — прошептал в поцелуе, чуть отстранился и…

…мягким медленным движение провел ладонями по плечам и рукам, спуская лиф платья, оставляя меня по пояс обнаженной. Он смотрел на мою грудь, и взгляд его заволокло туманом. Энвер подхватил меня под бедра и прижал к стене. И теперь ее холод был желанным — так мерзавец распалил меня одними лишь поцелуями. Я застонала и захлебнулась этим стоном, когда мужчина сначала согрел окаменевшие соски дыханием, а потом и ртом. Покрывал поцелуями груди и шершаво дразнил вершинки и ореолы цепочкой, подцепив ее языком. Я запрокинула голову, держась за его широкие крепкие плечи и шею, выгибаясь навстречу ласке, как похотливая кошка.

Энвер опустил меня на ноги. Прижимая к себе, словно снял тонкую стружку сдержанности, когда платье задралось, а я почувствовала силу его желания. Руки сами освободили ее средоточие из плена легких джинсов и скользнули по всей длине к самому основанию.

Но смотрели мы только друг другу в глаза.

Я не решалась сделать то, к чему склоняли подгибавшиеся ноги, а он давал выбор.

И я повиновалась ненавязчивому желанию моего господина. Спустилась к его ногам вместе с его штанами и, не отпуская черный с дымкой предвкушения взгляд, накрыла губами головку, чуть потянула в себя, ссасывая упругую каплю желания, и туго, впустила в рот член, вызывая у сладкого мерзавца сокращение мышц и стон от удовольствия. Энвер не настаивал, не доминировал, не подталкивал, не врывался, не насаживал и не трахал.

Он отдался.

Мне, моим губам и языку, моему желанию и моей воле. Я не чувствовала себя его невольницей. Он был моим невольником, и наслаждался тем, что я ему давала. Лишь когда его удовольствие стало нарастающе-острым, он, выскользнув из плена моего рта, поднял меня, поцеловал, разделяя со мной вкус своей плоти, и снова подхватил под бедра. И снова за спиной стена, уже не пугавшая холодом, потому что я его больше не ощущала. Я отдалась совсем другим ощущениям, когда мой господин отодвинул трусики и опустил меня на себя, осторожно проталкиваясь до плотного контакта бедер. Платье оберегало мои ягодицы от шершавой стены, а спину горячим коконом опутали сильные руки.