Отдана чудовищу - Катя Лоренц Страница 3

— Да. — твердо ответил друг.

— О чем вы? — переводила с одного на другого взгляд. Но они словно не замечали меня.

— Пап! — я топнула ногой и сжала кулаки. Меня достало что все за меня все решают. У них какие-то тайны от меня. Хотя ни один, ни другой никогда ничего не скрывали.

— Леся, — Влад бледнея взял мою руку в свою. — Сегодня, перед нашей прогулкой, я попросил руки у твоего отца. Люблю. Тебя.

— Что? — хотелось прочистить уши, меня просто оглушили его слова. Любит? А Маша говорила, она хорошо разбирается в мужчинах, а я не слушала.

— Я люблю тебя, — повторил он смелее. — Давно. И ни отдам этому качку! — он обнял меня, поцеловал в макушку. Влад был обычного роста, но выше меня на пол головы. Тело жилистое, худое. Но не в этом дело. Я осторожно отодвинулась, не зная как начать неприятный разговор.

— Влад. Я не могу. Ты для меня друг. Просто друг. И я не люблю тебя. Прости.

— Можно подумать, этого Глеба ты любишь!

— Нет. Ты сам знаешь, почему я согласилась. Я не могу бежать. И рисковать жизнью отца.

— Леся. Так надо. Мы дадим им отпор. Они сейчас напьются и будут слабыми. Спящими их возьмём. Но надо, чтобы ты ушла. Через тебя, они смогут воздействовать на меня.

— Точно тебе ничего не грозит?

— Конечно, Фиалка. Ты же знаешь, твой папа непобедим. Просто они застали меня врасплох, — я сомневалась. А что если я совершаю самую ужасную ошибку?

— Верь мне, Фиалка, — он с горячностью схватил мои руки. — Твоя мама всегда верила, и ты верь. Я справлюсь.

Деревья мелькают передо мной. За моей спиной слышится взрыв. Джипы горят.

Влад отстаёт. В облике волчицы я сильнее, выносливая. Никто меня не догонит, самая верткая в бою, самая зоркая. Настоящая дочь Альфы. Я бегу так быстро, как только могу, чтобы не думать, чтобы не сметь сомневаться. Верить в отца. Чтобы не вернуться назад.

Покидать любимые места, где провела всю свою жизнь — невыносимо тяжело. Словно кусок души вырываешь. Я трясу головой, прогоняя боль. Мы забираемся на самый высокий холм, откуда видны наши дома, чтобы проститься навсегда.

Огненные лучи рассвета лижут покосившиеся крыши домов, ползут дальше. На столбе, по которому Влад залазил на эту масленицу, за коробкой конфет для меня, висит окровавленный отец. Даже через несколько километров вижу, его заплывшее от ударов лицо. Он поднимает голову и смотрит в мою сторону.

— Уходи, — шепчет одними губами.

— Пошли, Олеся, — Влад толкает меня серой мордой в бок.

— Я не могу. Он обещал, что ничего не случится. Только при таком условии я согласилась бежать. А он… Он умрет!

— Он знал, что ничего не получится, но если бы сказал, то ты бы не ушла. Вышла бы за этого качка замуж, и мучилась бы всю жизнь. Идём! Он дал много денег. Мы сможем прожить.

— Он меня обманул!

— Нет! Я не хочу его смерти. Только не папа. Я возвращаюсь.

Обратно я бегу ещё быстрее. Лапы буквально горят, а язык пересох, от того как часто дышу.

— Ну что? — слышу голос Мстислава. Оборачиваюсь в человека, прихватываю черный с капюшоном плащ, надеваю на себя.

— Она не придет. Виталий! Кончай альфу. И жги дома.

— Стойте! Я здесь! — ступаю босыми ногами по мокрой траве, слышу трехэтажный мат Глеба. Похоже он не рад моему возвращению.

Для него женитьба на мне это наказание. Что ж, будущий дорогой муженёк. Жди! Я превращу твою жизнь в ад, так же, как ты превратил мою в пепелище.

Мстислав подходит ко мне, смотрит сверху вниз янтарными глазами с желтыми вкраплениями. От него исходит тяжёлая аура. Он, не касается, но я будто в размере уменьшаюсь. Не могу выдержать. Отворачиваюсь.

— Твое слово ничего не значит, Олеся? Вернулась. Молодец, посмотришь как отец подохнет.

— Пожалуйста. Не нужно! Я прошу. Умоляю! — отца спускают со столба. Один из верзил, хватает его голову. На расстоянии двух метров слышу хруст.

— Нет. Пожалуйста! Остановитесь, — я падаю на колени, не слушая возгласов «Дочка, не унижайся». Вцепляюсь до белых костяшек в штаны Мстислава. Меня трясет от рыданий, а слёзы катяться беспрестанно, перед глазами белое пятно. Наши люди притихли. Никто не рискует противостоять ему и этой шайке отморозков. Помощи ждать не откуда.

Мстислав наклоняется, хватает меня за подбородок.

— Последний шанс, Олеся. Будь послушной, или я вернусь сюда. И не оставлю камня на камне.

— Я буду! Обе-ещаю, — судорожно всхлипываю, чувствую облегчение.

— Собирай вещи. Глеб, — он щелкает пальцами. — Проводи невесту.

Под зорким взглядом Глеба собираю вещи. Сумку с травами, свою одежду-балахоны. Он забирает у меня рюкзак и говорит:

— Зря вернулась. Сама себе подписала приговор.

Я молчу. Сил огрызаться нет, да я и боюсь. Двери черной машины открывает один из бугаев.

— Олеся! — с надрывом кричит отец, шагает ко мне, но дорогу ему преграждают два верзилы.

— Можно попрощаться? — ни на что не рассчитывая, спрашиваю у Мстислава. Он благосклонно кивает. И я бегу к отцу.

— Пап, — вдыхаю такой родной запах, пытаясь запомнить его. Не знаю, сможем ли мы увидиться. Возможно, я в последний раз обнимаю его.

— Фиалка моя. Зачем вернулась, — он гладит меня по спине.

— Леся, — присмиревшая Маша, дёргает меня за рукав и взволнованно кусает губу.

— Возьми меня с собой. Я всегда мечтала жить в цивилизации. Пожалуйста.

— Можно мне забрать с собой подружку?

— Только если прислугой. Согласится она прислуживать тебе?

— Да! — Маша с горячностью отвечает за меня. — Я и вещи собрала, — поправляет рюкзак на плече.

— Хорошо.

Я, вместе с Машей, сажусь на заднее сиденье, Глеб за руль. Повернувшись, провожаю побледневшего отца. Он словно вмиг постарел, выглядит осунувшимся. Провожаю родные места, страшась предстоящей судьбы.

— Не расстраивайся, — Маша обнимает меня. — Всё будет хорошо. Это всего лишь свадьба. От этого не умирают.

— Ты думаешь? — Глеб смотрит в зеркало. — Я бы не был на месте Олеси так самоуверен.

— Это твоя будущая жена! Мать твоего ребенка. Научись её уважать.

— Ты это говорила, когда пришла ко мне вечером.

— Зачем ты напросилась к нам в услужении?

— Я не позволю обижать её.

— Не забывайся! — Глеб не повышает голос, но по моей коже бегут мурашки. Я толкаю Машу в бок, призывая не ссориться. Это ничего не даст.

— Ты едешь к нам в дом в качестве прислуги. Ещё раз услышу такой тон, пойдешь пешком в свою глушь.